Виток, еще виток…

Виктор Ерофеев

Смерть Советского Союза оказалась более естественной, чем его рождение. Рождение было овеяно сказочными мечтами о золотом веке, базировалось на утопии рабоче-крестьянского счастья. Все это было как-то не очень умно и совсем ненаучно, но зато уже тогда, в 1922 году, внедрялось при помощи демагогии, классовой ненависти и культа победившей силы советской власти.

Еще не успели провозгласить СССР, а уже уплыл философский корабль в дальние страны с лучшими мыслителями страны. Остались те, кто построил государство на культе силы, кто хвастался этим, воспевал единого вождя, но в какой-то момент культ силы стал превращаться в культ слабости.

Как же мы любим культ силы! Вся наша жизнь проходит под этим знаком. Мы так рады побеждать. При всякой победе прыгаем, как дети на батуте. А как рады те, кто командует нашей жизнью. Упиваются властью. Нет для них ничего слаще власти.

На нашей памяти только один раз произошел реальный кризис культа силы. Это случилось ровно 30 лет назад, на Первом съезде народных депутатов СССР. Тогда вдруг выяснилось в коллективном сознании нашей страны, что культ силы износился, устарел, деградировал, что его надо заменить на что-то другое, более современное. Командный стиль руководства, сотрясание кулаками — пережиток первобытного строя, который мы почему-то считали развитым социализмом. И не надо оплакивать то, чего вообще не существовало.

Вместо культа силы продвинутые депутаты съезда, за работой которого следила вся страна по телевизору (и я вместе со всеми), предлагали ввести не бог весть какую новинку — создать страну, основанную на реальной демократии, плюрализме, свободе мнений, открытом рынке. Это было не откровением, а скорее искренней попыткой подражания европейским стандартам. Ну и перестать врать, пугать, прятать основополагающие документы (пакт Молотова — Риббентропа и его секретное приложение — не это ли доказательство схожести всех видов тоталитаризма).

Моральные нормы предполагали перевернуть советскую модель. Вместо того чтобы население подчинялось государству и служило ему со средневековой верой и военно-патриотической преданностью, обязать государство выполнять волю населения. Такого в России никогда не было. Ну, может быть, в течение нескольких месяцев, с марта по ноябрь сами знаете какого года.

И тут все растерялись.

Растерялись хозяева власти — коммунистические начальники. Для них культ силы входит в режим каждого дня.

Растерялся и сам распорядитель съезда Михаил Горбачев, потому что у него еще были коммунистические предрассудки относительно дружбы народов, однопартийной системы. Он стал тормозить, а время тогда неслось с бешеной скоростью — оно его сбило в конечном счете с ног.

Растерялся народ — простые люди не понимали, как жить дальше и зачем они жили прежде. О дореволюционной жизни уже никто толком не знал, ходили легенды о русском капитализме. Мы не были подготовлены к современному капитализму. Мы его понимали в сто раз хуже, чем поляки, и в разы хуже, чем в Прибалтике.

Растерялись и сами реформаторы, потому что ни у кого не было навыков политической борьбы, все строилось на моральных принципах, которые в реальной политике далеко не всегда проходят. Сахаров стал скорее святым, чем реформатором. Ельцин уже тогда нарубил немало дров, не видя разницы между целями и средствами необходимых радикальных реформ.

Я так или иначе знал почти всех реформаторов — они были искренними людьми. Но они были слишком далеки от народа.

Может быть, даже дальше, чем декабристы. И все это закончилось новым витком культа силы, который на наших глазах утвердился. Народ нашел в этом новом витке свое место — он стал коленями встающего на ноги государства…

Конечно, можно сказать, что иного не дано. И Первый съезд народных депутатов с этой точки зрения — полный провал: нам ничего не нужно, кроме цепей. Раз так, то зачем настаивать: попробовали — не получилось. А рецепт для всех тех, кто чем-то там недоволен, известен.

Однако я замечаю, что в последнее время этот новый виток словно выдыхается, постепенно проседает в сознании многих людей. Хочется жить по-иному. Хочется вспомнить тот съезд, где хотели по-иному мыслить. Многих из тех реформаторов уже нет, умерли, кого-то убили. Но 30 лет — это похоже на какой-то исторический цикл: возвращаются мысли о достоинстве жизни, общечеловеческих ценностях…

Мы накопили избыточный опыт философии силы, пора бы обратить взор на людские судьбы.