обозреватель
Когда в ночь с 30 июня на 1 июля 1997 года Гонконг перешел под юрисдикцию Китая, у его граждан не было ощущения того, что они проснулись в другой стране. Могу засвидетельствовать это лично. Та "историческая ночь" запомнилась длинными эмоциональными речами, букетами цветов, слезами на глазах последнего британского губернатора Гонконга Криса Пэттена и озарявшими залив до утра фантастическими фейерверками, на которые китайцы, известные мастера пиротехники, не пожалели угрохать много миллионов долларов. Радость в Пекине была вполне объяснима — Гонконг, финансовая воронка Азии и всего мира, после столетнего ожидания наконец-то становился китайским. Более того, дело было не только в обретении этой самой финансовой воронки. Ставка в борьбе за Гонконг была еще выше. С превращением бывшей британской колонии в специальный административный район Сянган столь близкая сердцу пекинских партийных бонз идея воссоединения китайских земель (читай, возрождения великой китайской империи) обретала реальное воплощение. Сегодня присоединяем Гонконг, завтра — португальский Макао, послезавтра, глядишь, присоединим и мятежный Тайвань, рассуждали в коммунистическом Китае. Ведь, несмотря на идеологические различия, у нас одна история, одна культура, один язык, все мы китайцы. Прирастая новыми территориями и увеличивая за их счет свою экономическую мощь, Китай наглядно демонстрировал миру, что буквально на глазах становится сверхдержавой XXI века.
Однако в привыкшем к либеральным ценностям и свободам Гонконге никогда не испытывали энтузиазма по поводу возможности стать частью коммунистической империи. Магнит под названием "Китайская Народная Республика" не притягивал, а скорее отталкивал тех, кто тоже говорит по-китайски, помнит имена китайских императоров, но при этом предпочитает, чтобы его китайцем не называли. Именно поэтому принципом будущего совместного проживания для гонконгцев и материковых китайцев была выбрана формула "одна страна — две системы". Уходя из Гонконга, англичане выторговали у Пекина для своих подопечных право жить, как раньше, право остаться собой.
В Пекине клятвенно пообещали, что так тому и быть. Но ведь китайские обещания, как известно, штука коварная. Через шесть лет жители Гонконга, который за эти годы в мире так и не научились называть Сянганом, почувствовали то, что просто не могли почувствовать во время официальных торжеств летом 97-го. Они почувствовали, что проснулись в другой стране. Или могут в ней вот-вот проснуться. В этой стране, где действует принцип "государство — все, личность — ничто", любое нормальное поведение личности однажды может быть истолковано как антигосударственное. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Неудивительно, что в стремлении не допустить этого на улицы Гонконга вышли полмиллиона человек.
Сегодня последняя британская колония в Азии вновь становится ареной сражения либеральных и авторитарных ценностей. Пекин дает понять, что все равно проглотит Гонконг. Гонконг отвечает, что не проглотит, а подавится.