Гильдия российских киноведов и кинокритиков проявила редкостную оперативность, обсудив итоги XXV ММКФ на следующий день после его завершения. Импульс был чисто эмоциональный: журналистов раздражил конкурс фестиваля, в котором не оказалось ни одной "высокой сосны" (то есть фильма-события), и пишущей братии пришлось день за днем "выкорчевывать кустарник". Выплеснув негативные эмоции, критики вошли в положение своих коллег-отборщиков, поняли трудности их работы, проблематичность конкуренции Москвы с Канном и Венецией — и, кажется, уже готовы были все простить и забыть.
Однако обсуждение показало, что драматизм ситуации Московского фестиваля лежит гораздо глубже. Реформировать его структуру пытались множество раз, и особенно активно в начале перестройки. Именно тогда у ММКФ был шанс перейти из разряда государственно-пропагандистского события в международное культурное явление первого ряда. Россия была в моде, сюда стремились кинематографисты со всего мира, отсюда ждали притока революционной энергии в кино, как это случилось в 20-е годы. Мода прошла, надежды не оправдались. Россия стала превращаться в нечто среднее между нормальной буржуазной страной и третьим миром, ее кино, за вычетом индивидуальных достижений нескольких выдающихся мастеров, стало провинциальным, скукожился внутренний рынок.Только в самое последнее время наметилось оживление в кинопроизводстве и в прокате, соответственно и Московский фестиваль стал подавать признаки жизни. Но и сейчас главные упования на то, что "разовьется рынок — и к нам поедут", наивны. А советские времена, когда подвигом в мирное время считалось награждение на ММКФ Феллини или Кесьлевского, кажутся нынче чуть ли не золотой эпохой: еще один миф, только обращенный не в будущее, а в прошлое.
Не надо ни переоценивать рынок, ни обожествлять идеологию. Главный кинорынок мира находится в США, но что-то там вовсе не замечено расцвета фестивального движения. Что касается идеологии... Московский фестиваль в прошлом обладал идеологическим и культурным лицом, причем эти лица не совпадали. Сегодня они тоже не всегда совпадают, но культуре все труднее бороться с имиджем государственного фестиваля, который снова взял на себя ММКФ.
Идеология в общем-то здесь уже почти ни при чем. Ну чего идеологичного в приезде на ММКФ второсортного амбала Стивена Сигала или сериальной красотки Петы Уилсон? К тому же звездами по большому счету они не считаются. Однако именно с ними встречался Владимир Путин в прошлом и в нынешнем году (Фанни Ардан и даже вездесущая Джина Лоллобриджида были просто пристегнуты к Сигалу). Из-за этой встречи был сломан весь порядок пресс-конференций в день закрытия, и призы как международной (ФИПРЕССИ), так и Российской гильдии критики вручались кое-как, некоторые даже в отсутствие лауреатов. Это свидетельствует о том, что Московский фестиваль по-прежнему горазд городить потемкинские деревни, и интересы кино здесь без сопротивления отступают перед соблазном романа с властью.
Главный отборщик Московского фестиваля Кирилл Разлогов сам исчерпывающе объясняет, почему он не может быть его культурным идеологом и политиком, как это делает в Канне Жиль Жакоб и будет делать его преемник. Потому что Канн — фестиваль негосударственный, даже если в значительной степени финансируется из казны. Так же как и Берлин, несмотря на свою нескрываемую политическую ангажированность. Или Венеция: хотя Берлускони недавно грубым жестом поменял в ней руководство, но культурные традиции венецианской Мостры оказались сильнее волевых решений, и фестиваль по-прежнему несет на себе отпечаток личности его лидера — в данном случае вступившего на этот пост Морица де Хаделна. Между тем если бы господин Разлогов отбирал фильмы для ММКФ согласно своему не чуждому экстремальности вкусу, ему быстро указали бы на дверь.
Но, всячески форсируя имидж государственного, Московский фестиваль остается при этом группово-корпоративным. Его новорусский блеск и ритуалы чужды киноманской культуре, которая худо-бедно в России существует и развивается. Организаторам ММКФ рано или поздно все равно придется выбирать между стремлением понравиться истеблишменту и работой по формированию зрительской культурной среды, без которой, может быть, и просуществовал бы Канн, но точно не имели бы никаких шансов выжить ни Берлин, ни Локарно, ни Торонто, ни Роттердам, ни другие образцовые фестивали нашего времени. На всех на них поражает прежде всего невероятный энтузиазм публики, которая съезжается за сотни километров (часто используя для этого собственный отпуск) и буквально штурмует фестивальные площадки — почти так же, как некогда в советской Москве. Эти фестивали предлагают не рядовую продукцию, которая завтра появится в кинотеатрах города, но эксклюзивные мировые премьеры и изысканные ретроспективы малоизвестной киноклассики. То есть зрелища для синефилов-гурманов, для которых кинематограф "а-ля Сигал" — это презренный "Макдональдс".
Мы делаем в этом направлении лишь робкие шаги, формируя арт-хаусные внеконкурсные программы, чтобы раскрутить "трудные" фильмы перед выходом в прокат. И делаем вид, что это аналоги берлинского "Форума", или каннского "Особого взгляда", или венецианского "Против течения". Мы продолжаем гордиться тем, что в пределах фестивальной группы "А" обгоняем Каир и Токио — фестивали, архаичные по структуре и страдающие теми же пороками корпоративности, что и Москва. На самом деле гордиться можно будет тогда, когда ММКФ сможет репрезентировать не просто те или иные фильмы, но концепции движения кинематографа, борьбу кинематографических идей, а иногда и стоящих за ними людей.