возвращение
Вчера в Москву вернулся условно-освобожденный писатель Эдуард Лимонов. Пока он сидел в тюрьме, его Национал-большевистская партия, тиражи его книг и уверенность его в своей правоте выросли.
Когда поезд подошел к перрону, стриженый молодой человек с круглым шрамом на голове крикнул: "Наше имя — Эдуард Лимонов", хотя его имя было Дмитрий Бахур, он национал-большевик и прославился тем, что бросил яйцом в режиссера Никиту Михалкова.
Сотня молодых людей на перроне подхватила: "Наше имя — Эдуард Лимонов". Одеты молодые люди были в черное либо в клоунские одежды, какие предпочитают европейские радикалы. Некоторые девушки оделись и накрасились как на панель, искренне или в знак смутного протеста — бог весть. В руках у них был черный плакат "Лимонов вместо Путина". Они перегородили перрон. Носильщики ругались на них, но тихо, видимо побаиваясь, а милиционеры смотрели на них из-за стеклянной двери вокзала.
Условно-освобожденный Эдуард Лимонов — худой, загорелый или просто желтый — вышел из поезда и попал в объятия депутата Василия Шандыбина, говорившего, что все русские писатели сидели в тюрьме, полковника Виктора Алксниса, приславшего господину Лимонову в камеру телевизор, и девушки своей Насти, про которую в книгах, написанных Лимоновым в тюрьме, не без гордости говорится, что стонами ее и всхлипами записан в ФСБ целый архив прослушки (своровано у Бродского).
Шел дождь. Господин Лимонов пообещал телекамерам, что будет бороться за права заключенных, сел в черный Mercedes-600 и поехал с Павелецкого вокзала в полуподвальный штаб своей Национал-большевистской партии на 2-ю Фрунзенскую улицу медленно и длинной дорогой по набережной мимо "Балчуга".
В полуподвальном штабе неделей раньше я разговаривал с заместителем господина Лимонова Анатолием Тишиным, тот говорил, что Лимонова на днях отпустят, а работники ЖЭКа ломали решетки на окнах. Я спрашивал, действительно ли член НБП Олег Лалетин купил автоматы Калашникова, изъятые у него при аресте. Действительно купил. Я спрашивал, правда ли, что национал-большевики собирались организовать партизанский отряд в Казахстане.
— Нет, неправда,— отвечал господин Тишин.— Это было просто сочинение, которое нам прислали на конкурс проектов революции.
— Тогда зачем же автоматы?
— Лалетин покупал их по просьбе Саши Бурыгина, а тот планировал акции прямого действия в Казахстане. У него болел Казахстан.
В книге "В плену у мертвецов" Лимонов пишет, что автоматы его людям продали провокаторы из ФСБ. А Александр Бурыгин погиб при странных обстоятельствах, может быть, убит.
В мае, рассказывает господин Лимонов, его перевели в лагере из образцово-показательного 13-го отряда в заштатный 16-й, чтобы спрятать от приезжавшего тогда в Саратов писателя Анатолия Приставкина с его комиссией по помилованию. Но господин Приставкин, дескать, сам потребовал встречи с заключенным Лимоновым, и тогда заключенного спешно перевели обратно в образцово-показательный отряд, ибо другие отряды не принято показывать чужим в этой образцово-показательной зоне, где территория сплошь засажена розами, а заключенных заставляют делать зарядку и по пять раз в выходной день ходить строем в клуб смотреть неинтересных артистов, чтоб у заключенных не было личного времени.
Когда неделю назад я разговаривал в штабе с заместителем Тишиным, рядом, в душевой, партийцы мыли что-то резиновое вроде комбинезона химзащиты, заключенного Лимонова на зоне поздравляли с досрочным освобождением, а прокурор Сергей Шип готовился опротестовать досрочное освобождение в суде, оттянув его минимум на месяц. По зоне ползли разные слухи, заключенный Лимонов старался не обращать на них внимания, и теперь он говорит, что прокурор Шип побоялся общественного мнения, каковое, оказывается, в России есть и играет роль.
И вот революционер Лимонов входит в свой штаб, его встречают шампанским и арманьяком Baron de Lustrac. Арманьяк привез писатель Александр Проханов из Лондона от Бориса Березовского в подарок.
— Давайте выпьем этот буржуазный арманьяк,— говорит национал-большевик Лимонов.— Давайте выпьем за партию. Это самая большая радикальная партия в стране. На зоне удивляются, что нас 10 тыс. У них преступные группировки человек по десять, и они уважают, что нас много. И еще они уважают, что партия не бросает своих в тюрьме.
Арманьяк разливают по пластиковым стаканчикам и пьют, как водку. Тем временем строгая девушка отчитывает юношу с забинтованной головой: "Не лезь ты со своей повязкой под телекамеры. Мы регистрацию получить должны. Тем более что ты не бился ни с кем, а просто упал".
Обращаясь к товарищам, революционер Лимонов говорит:
— Государство пожевало меня челюстями, но проглотить не смогло. Не бойтесь тюрьмы. В тюрьме можно выжить. Всюду люди живут. Главное — не испугаться. Бьют, конечно, на следствии, но бьют недолго, дня три. Кто эти три дня выдержит, станет жить потом достойным человеком. К достойному человеку в тюрьме серьезно относятся серьезные люди. Выжить можно.
Он говорит спокойно, без пафоса, как герой, не сомневающийся в том, что он герой. Он, улыбаясь, рассказывает, что в зоне на соседней с ним койке жил заключенный Варавин — как бы в напоминание о разбойнике Варраве, которого судили вместе с Христом. А на другой койке жил заключенный Акопян, однофамилец национал-большевика Артема Акопяна, который предал Лимонова, дал против него показания, ел со следователями в ресторане салат "Чекист" и в книге "В плену у мертвецов" назван Иудой.
ВАЛЕРИЙ Ъ-ПАНЮШКИН