Перед закрытием Московского фестиваля АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ побеседовал с ФАННИ АРДАН.
Мы встретились в ресторане Avenue Martel в дождливый день. И хотя дело происходило в центре Москвы, дождь и выступающие на середину тротуара стеклянные витрины напоминали Париж. Фанни Ардан, как почти всегда, была в черном, пила минеральную воду и, вопреки легенде, не курила. Говорят, она изменила некоторым своим привычкам после роли Марии Каллас.
— Почему вам второй раз предложили играть Каллас и почему вы согласились?— Разве можно устоять, когда вас просят сыграть женщину, которой вы всегда любовались и восхищались. Но когда пять лет назад я впервые играла Каллас в спектакле Романа Поланского, это была совсем другая история — о мастер-классе певицы в Нью-Йорке. Сюжет "Каллас навсегда" — это как бы духовное завещание великой актрисы.
— Франко Дзеффирелли — гранд-маэстро итальянского кино. Вы снимались у Антониони, Сколы и других режиссеров этой страны, даже получили награду за вклад в итальянское кино. Что для вас как актрисы значит Италия?
— Я всегда выбираю персонаж, который меня привлекает, и никогда не выбираю сценарий или режиссера по национальному признаку. Кино универсально, это общий язык человечества. Нет никакой разницы между итальянским и французским режиссером или русским. Но есть разница между Чаплином и Скорсезе, хотя они оба американцы. Кино — это история индивидуальностей, а не национальностей.
— И все-таки было время великого итальянского кино, потом наступил расцвет французского...
— Да. Но это с точки зрения тех, кто смотрит кино, а не для тех, кто его делает. Актеру не важно, кто им управляет,— это как ветер. Это как вино — в одни годы оно получается лучше, в другие хуже. То же можно сказать о кино.
— А какое кино сегодня лучше всех?
— Надо подумать. Мне кажется, английское? Оно самое живое. И еще много интересных вещей у испанцев, у иранцев, был потрясающий мексиканский фильм "Сука-любовь".
— Наверное, все-таки французскую актрису трудно представить в типично английском фильме?
— Да, это должен быть скорее европейский фильм. Как "Нет вестей от бога", где говорят по-английски, по-испански, по-французски, а в раю даже на латыни.
— Почему, как вы думаете, лучшие портреты женщин в кино были созданы гомосексуалистами — Фассбиндером, Альмодоваром?
— Это правда, и добавим в список Висконти. Может быть, им было легче складывать гимны женщинам, воспринимая их как мечту? Но были и другие — Ален Рене и Франсуа Трюффо, например. Этим французское кино отличается от американского, оно строится вокруг женщины, оно провозглашает: "Ищите женщину!"
— Какую эпоху вы бы выбрали для себя в качестве идеальной?
— XVIII век. Я обожаю Моцарта и ненавижу французскую революцию, но мне нравится начало этой эпохи, когда чувствовалось, что что-то изменится. Это великая эпоха цивилизации, эпоха открытой морали. В XIX веке уже преобладает пуританство.
— А наше время? Это начало или конец чего-то?
— Надо быть очень внимательным и осторожным по отношению к демократии. Догматическая демократия, которая возникла после войны, себя исчерпала. Меня пугает бюрократия, когда люди рассматриваются не как индивидуальности, а как массы. Это не видно на поверхностный взгляд, но ползет, как зараза, и идет из Америки. Но надежда есть. Я не верю в чудеса. Я, может быть, очень наивна, но я верю в личности и в личное сопротивление. Верю в новое поколение.