Медицинские чиновники не раз заявляли, что проблема хирургического лечения детей с пороками сердца решена государством полностью. Но это как посчитать. Если считать проблему решенной в том случае, когда все дети, обратившиеся за хирургической помощью, получили ее, то да, проблему можно признать решенной. Вопрос только в том, все ли российские дети, нуждающиеся в операциях по поводу порока сердца, попали к кардиохирургам. И еще вопрос: адекватна ли была оказанная детям хирургическая помощь.
Фото: фото из личного архива
Регистр детей с пороками сердца, который создает ассоциация детских кардиохирургов и о котором подробно рассказывал Русфонду главный детский кардиохирург Санкт-Петербурга и заведующий отделением кардиохирургии Детской городской больницы №1 Рубен Мовсесян («В масштабах страны все вместе», см. “Ъ” от 25 января), предоставляет нам куда более тонкие статистические инструменты, чем те, что использует Минздрав РФ. Если изучить данные регистра и сопоставить их со статистикой США и Европы, картина получится нерадужная. Предположим, пороки сердца должны встречаться у российских детей так же часто, как у американских. Население Соединенных Штатов примерно вдвое больше, чем население России. Стало быть, чтобы охватить кардиохирургической помощью всех детей, которые в ней нуждаются, мы должны делать операций на сердце примерно вдвое меньше, чем делают в США. Но нет: в Америке ежегодно делают 7800 операций у новорожденных, в России — 2100. Куда исчезают еще примерно 1800 российских детей, нуждающихся в помощи кардиохирургов ежегодно, можно только гадать. Они умерли? Им не поставлен диагноз? Их гоняют от специалиста к специалисту? Профессор Мовсесян предполагает, что мы теряем пациентов из-за проблем с маршрутизацией, но это только предположения. Так или иначе, нам нужно увеличить число операций для новорожденных почти вдвое, чтобы было как в Европе и Америке.
Для достижения нормального, современного уровня кардиохирургии нам в России вообще нужно подрастить свою кардиохирургию примерно вдвое. Если предполагать, что в РФ сердечными болезнями болеет такой же процент людей, как и во всем мире, то расчетная потребность в кардиологических операциях у нас — 25 000 в год. А делается 16 836 операций (данные статистического справочника «Сердечно-сосудистая хирургия» под редакцией профессора Лео Бокерии за 2016 год). Расчетная потребность в операциях, выполняемых в условиях искусственного кровообращения,— 18 000 в год. Выполняется 9000. Расчетная потребность в операциях в условиях искусственного кровообращения у новорожденных — 2000 в год. А выполняется 900.
Отдельная проблема заключается в том, какие именно операции мы делаем детям с пороками сердца. В Европе и Америке эндоваскулярные операции составляют 52% всех операций, которые делают детям с пороками сердца, в России — всего 14%. Зато мы значительно больше, чем американцы и европейцы, делаем операций на открытом сердце 2-й, 3-й и 4-й категорий сложности. Иными словами, мы на 40% чаще рассекаем детям грудную клетку тогда, когда можно было бы провести неинвазивную и нетравматичную операцию. Не то чтобы в России не умели делать эндоваскулярные операции — умеют, и умеют хорошо. Но данные регистра детей с пороками сердца показывают, что клиник, где делают эндоваскулярные операции, слишком мало и мы режем детей, когда можно было бы их поберечь.
Совсем плоха статистика сложных операций. Их умеют делать — и хорошо умеют — лучшие российские кардиохирурги. Но операций 5–6-й категорий сложности по шкале RACHS-1 — таких, например, как процедура Норвуда,— в Америке делается 8% от всех детских сердечных операций, тогда как в России — только 2%. 6% детей с пороками сердца — дети, нуждающиеся в самом сложном хирургическом лечении,— не получают помощи в России. 6% — это примерно 230 детей каждый год. Про детей, которые нуждались в операции Норвуда и вовремя не были прооперированы, можно быть уверенными: они умерли, если только им не собрали благотворительных денег и не отправили оперироваться за рубеж.