Чеховский фестиваль пантомима
На Чеховском театральном фестивале показали спектакль из Белоруссии "Больше чем дождь" — пластические фантазии на тему чеховской "Чайки". МАРИНА Ъ-ШИМАДИНА так и не поняла, при чем тут Чехов.
На прошлых Чеховских фестивалях Антон Палыч был не гостем, а полноправным хозяином театрального праздника. В Москве насаждались густые "Вишневые сады" и слетались стаи "Чаек" со всех концов Европы. На нынешнем Чеховском, если не считать нескольких местных московских спектаклей, за свадебного генерала этого театрального смотра, чьи символические шляпа и пенсне красуются на фестивальной эмблеме, пришлось отвечать одному спектаклю из Белоруссии. Да и в том — ни одного чеховского слова. Впрочем, никаких других слов в нем тоже нет. "Больше чем дождь" — это пластические вариации на темы "Чайки". В анонсе спектакля говорится, что это сиквел знаменитой пьесы. Режиссер Павел Адамчиков решил представить, что было бы, если б Костя Треплев в финале не застрелился. Оказывается, было бы все то же самое: страдания, метания и сложные любовные тригонометрические фигуры. Семен любит Машу, Маша любит Костю, Костя — Нину, Нина — Борю, Боря вообще никого не любит, но волочится за Ириной. Все эти любовные параболы и гиперболы господин Адамчиков последовательно изложил в нехитрых танцевальных па, даже не претендующих на звание современной хореографии.
Сюжет этой молчаливой миниатюры построен на известной игре. В начале спектакля все герои сидят на стульях. После каждого страстного дуэта очередной объект любви выбрасывает один стул за сцену, и отвергнутый влюбленный с побитым видом покидает этот танцевальный ринг. А кто не уходит сам, как, например, пижон Тригорин, того с шумом спускают с воображаемой лестницы. В результате на сцене остается один бесстрастный и безымянный персонаж, наверное, Дорн или Сорин, и вся компания начинает охотиться за его стулом, пока и тот не разлетится в щепки.
Идея этого глубокомысленного этюда примерно такова: хватит париться, господа! Хватит судорожно хвататься друг за друга и делить кавалеров. Оставьте свои интеллигентские мучения, забейте на все, выкурите по сигаретке и айда под дождь. Тот самый, который больше чем дождь и льется из-под колосников задумчивой мелодией саксофона. Он очистит вас от всех ненужных мыслей, желаний и страданий, и будете вы чисты и безмятежны, как индусы на утренней молитве.
Актеры верят Павлу Адамчикову. Они страдают очень серьезно, танцуют страстно, а потом старательно изображают просветление. Сам режиссер, играющий Костю Треплева, как и полагается настоящему художнику, суров и сдержан в эмоциях. Зато он виртуозно владеет стулом, вертит его так и сяк за одну ножку и выделывает на нем разные акробатические трюки. Вероятно, демонстрируя таким образом высокое писательское мастерство и вместе с тем беспокойную душу своего героя.
Вся эта художественная самодеятельность эпохи детей цветов, конечно, очаровательна. Но непонятно, какое отношение она имеет к Чехову и к международному Чеховскому фестивалю.