выставка дизайн
Всемирно известный дизайнер Гаэтано Пеше представил в Москве свою коллекцию "Nobody`s perfect". В салоне "Мебель-эксклюзив" он выставил саму коллекцию, а также расписал галерею своей живописью, поразив воображение многочисленных поклонников, в том числе ГРИГОРИЯ Ъ-РЕВЗИНА.
Гаэтано Пеше был в Москве полгода назад, шумно восхитился Россией и обещал приехать в ближайшее время. Обещание выполнил, а восхищение на этот раз проявил тем, что признал мебельные бутики России равными европейским музеям дизайна — в Париже коллекцию "Nobody`s perfect" представлял Musee des Arts Decoratifs. И она того достойна.
Гаэтано Пеше как-то ухитряется соединить очень сложную поэтику с очень простым результатом. "Ничье совершенство", как можно перевести "Nobody`s perfect",— это коллекция мебели из цветного пластика. При этом она пародирует респектабельную дворцовую мебель — ампирные круглые столики и тумбы, стулья бидермейера и даже троны (в коллекцию входят два трона "Ничей король" и "Ничья королева"). Это известный ход современного дизайна — достаточно вспомнить известный стул "Людовик XIV" Филиппа Старка, сделанный из прозрачного пластика. Идея в том, что совершенство сложной ремесленной работы прошлых веков заменяет совершенство авторского жеста современного художника.
Однако же тут есть проблема тиражируемой вещи. Авторское произведение Филиппа Старка стоит дороже, чем антикварный стул Людовика XV, но если это произведение уникально. Если это пластмассовая штамповка, то дело меняется: даже если дизайн — совершенство, непонятно, чье. Эта тема и является главной в "Ничьем совершенстве" Пеше. Он придумал следующий ход: его дизайн — это только форма, материал и цветовая гамма, но не конечный продукт. Каждый раз рабочие на фабрике самостоятельно решают, какую пластмассу какого цвета лить в заготовленную форму. Поэтому каждая вещь получается неповторимой — и ничьей, и авторской одновременно. Попросту говоря, Пеше придумал линию по производству мебели своими соавторами.
Если говорить о художественных вкусах Пеше, то, пожалуй, (что особенно видно в его живописи) ему нравится конец 50-х, то ли ранний поп-арт, то ли даже поздний Матисс, из которого поп-арт вышел. Свободные пятна открытого цвета, где-то на грани абстракции и фигуративности, крупная декоративная форма, яркая активная эмоциональная фактура. Эти вещи характерны какой-то прямо-таки вызывающей неповторимостью — настроения, фактуры, мазка. Но Пеше заметил, что замена одного цвета на другой, одного пятна на другое не разрушает произведения, но создает его вариацию — как в декупажах Матисса. Собственно, его мебель и есть такая линия по производству вариаций.
Вариации отличаются от подделок тем, что сохраняют общий замысел: Пеше задумал свое произведение так, что какие бы пластмассы ни смешивал конкретный рабочий, произведение в целом сохранит замысел и строй. И это получилось — что московские вещи, что те, которые во множестве разбросаны по разным сайтам в интернете, хотя и различаются между собой, но сохраняют единый эмоциональный строй. Выглядит его мебель так, как будто талантливый ребенок солнечным утром расписал бабушкин сундук, а бабушка еще не пришла.
Еще когда он представлял в гостинице "Москва" свою "Московскую комнату", возникло ощущение, что он как-то излишне позитивно оценивает окружающую московскую действительность. Саму комнату он определил как концентрированный образ России, а смысл концентрации в интервью Ъ охарактеризовал такими словами: "Теперь мы можем сидеть в радости, как в кресле". Соответственно, все вокруг он воспринимал как резервуар для радости, может быть, менее густой, но разлитой повсеместно. Даже сообщение о том, что гостиница, в которой он находится, в ближайшее время будет снесена (была, честно сказать, задумка получить у него два-три проклятия сносителям, должных помочь в провалившемся урезонивании московских властей), вызвало у него бурный восторг: "Как хорошо! Как прекрасно! Старое уступает место новому!" Тогда еще казалось, что, может быть, это все же коммерческий ход и на самом деле не может человек под семьдесят в Москве, где старое так активно уступает место новому, до такой степени всем восторгаться и восхищаться. Но приезд через полгода рассеял последние сомнения. Он считает Россию неуемно радостной страной и под стать ей придумывает мебель.