В Москве была представлена книга "Школа пения" знаменитого ирландского поэта, лауреата Нобелевской премии 1995 года Шеймаса Хини. Встреча с поэтом состоялась в резиденции посла Ирландии в России господина Джеймса Шарки. С ШЕЙМАСОМ ХИНИ побеседовала ЛИЗА Ъ-НОВИКОВА.
— Ваши стихи, опубликованные в Irish Times, ирландском "Коммерсанте", прочитывает за завтраком и член правительства, и его шофер. У нас стихи в газетах — все же редкость. Что вы ждете от российских читателей вышедшей в издательстве "Рудомино" новой книги "Школа пения"?
— Я не ожидаю, что у новой книги будет аудитория в сотни тысяч читателей, но вот чего я ожидаю, так это того, что будут свои читатели. Поэзия "функционирует" в первую очередь в среде самих поэтов. Если вы хотите расширить аудиторию поэзии, будьте готовы к тому, что это дело постепенное.
— В нобелевской речи вы процитировали собственные строки о поэте как "внутреннем эмигранте". Обласканному премией, вам не пришлось вернуться из "внутренней эмиграции"?
— Вы знаете, вообще-то Нобелевская премия загоняет еще глубже внутрь себя. Это последнее волшебное слово в этом мире — Нобель. Вспыхивает яркий свет, совершается чудо. Так что самое лучшее — если возможно, просто забыть, что такое с вами случилось. Потому что условие, необходимое для самого процесса писания,— полностью забыть о себе. Забыть о том, что ты уже сделал: каждый раз начинать сначала и вновь и вновь быть готовым к поражению.
— За вами закрепился образ поэта-работника, сравнимого с трудолюбивым крестьянином. Такой образ обязателен для поэта? Вот, например, Иосиф Бродский.
— Бродский был удивительно демократичен. Но что касалось принципов, тут он был аррогантным, даже, если придется, агрессивным. А о собственной персоне в повседневной жизни не особо заботился: если, например, мы шли в ресторан, то в самый скромный китайский. Он был прекрасным примером правильного человеческого поведения: страстно отстаивал свои взгляды, но внешне вел себя как обычный человек. И еще он любил кошек и любил водку.
— Вот вы общались с Бродским, пишете о Чеславе Милоше... Со стороны может показаться, что у вас, нобелиатов, что-то вроде клуба.
— Нет, никакого такого клуба нет. Этих людей я знал еще раньше: Бродского — с 1972-го, когда он эмигрировал. Дерека Уолкота — с 1979-го, еще южноафриканскую писательницу Надин Годимер. А вот мистера Найпола встретил в 2001-м на праздновании юбилея премии. К сожалению, не знаю венгерского лауреата и китайского...
— А как сейчас современному писателю прославиться: премию получить или, скорее, поскандалить?
— В любую эпоху условие одно — страстное желание. А так раньше это были политика и секс. Вы могли быть очень талантливым автором, но срабатывало только одно: ваши отношения с режимом — это был самый быстрый сигнал, посылаемый миру. То же самое с сексом, преодолением запретов. Но какие бы они ни были, эти сигналы, до музы они все равно не доходят. Ей-то плевать на секс и политику.
— Кто для вас главные поэты ХХ века?
— Блок, Маяковский, Ахматова, Мандельштам, Цветаева, Пастернак, Заболоцкий, кого я особо люблю. Называю их не только потому, что я сейчас в России: русские поэтические достижения действительно выдающиеся. Потом — Бродский и, переходя к современным авторам, Вознесенский, Евтушенко. А в Ирландии — Йейтс, Роберт Фрост, Неруда. Но сейчас для меня величайший современный автор — Чеслав Милош.
— Что вы думаете о новых видах цензуры? Например, произведения еще одного нобелиата, Редьярда Киплинга, изымают из американской школьной программы.
— Киплинг вышел из моды по политическим причинам: многие его произведения были пронизаны империалистическими идеями. Такое было его время. Но сама по себе его проза и поэзия полны вечного гуманизма, очень изобретательны. У него были большие ошибки, большой талант, большой успех и будет большое будущее.
— А ваши произведения входят в школьную программу? Дети справляются?
— Те, что вошли, вполне понятные, они уже давно в школьных хрестоматиях. В Петербурге я посетил ирландский военный корабль, молодые моряки читали мне мои стихи. Услышать такое от людей младше меня на 40-50 лет очень приятно. Вот действие поэзии: она задерживается в памяти каждого человека, из этих индивидуальных восприятий и слагается культура.
— То, что вам зачитывали моряки, это были рифмованные стихи?
— Да, это были сонеты. А вообще я пишу и свободным, и рифмованным стихом.
— А за каким стихом, по-вашему, будущее?
— В английской литературе свободный стих уже утвердился как лидирующий, но предубеждение против традиционного рифмованного стиха уже умирает. Наиболее талантливые ирландские и английские поэты все чаще обращаются к традиционным формам. Все возвращается.
— Если уж мы заговорили о школьном чтении... Вот на днях выходит пятая книга про Гарри Поттера. Станут ли поттероманы читать поэзию?
— Поэзии повредить трудно, противодействие ее только подбадривает.