Несравнимая и несравненная

На Исторической сцене Большого театра прошел двухчастный вечер, поставленный режиссером и хореографом Владимиром Васильевым в честь 80-летия своей жены, великой балерины Екатерины Максимовой. Рассказывает Татьяна Кузнецова.

Екатерина Максимова умерла 10 лет назад, а танцевать закончила в середине 1990-х. Но кажется, что танцует и сегодня — настолько ее искусство опередило время. На рубеже 1950–1960-х именно ее облик, профессиональные данные и техника стали мировым эталоном балерины. Этот эталон сохраняется неизменным почти 60 лет — дольше, чем любой другой в истории балетного театра. Кинокадры с танцующей Максимовой, пронизывающие течение мемориального концерта, подтвердили этот неоспоримый факт: сравниться с ней на сцене в этот вечер не мог никто. Не только по таланту, актерскому мастерству и упоению танцем — по техническому совершенству.

Владимир Васильев это, конечно, понимал. А потому, чтобы не возникало невыгодных сравнений, весьма разумно отказался от большой классики, в которой блистала его жена и партнерша: Жизелей, Аврор, Фригий, Мари на сцене не было. Исключение — Китри. Их было даже две, и Базилей тоже двое, и вообще народ на сцене кишел — в начале второго действия показали дайджест первого акта «Дон Кихота». Совместными усилиями артистам удалось воссоздать отблеск того лучезарного веселья, которое когда-то вскипало на сцене от одного появления Китри-Максимовой. Что до танца, то здесь к эталонному исполнению приблизился разве что один из Базилей — Вячеслав Лопатин.

Но об исторической роли Максимовой не было речи на этом концерте. Он отличался доходящей до мелодраматизма доверительной сентиментальностью, не свойственной героине мемориального вечера, зато присущей его режиссеру Владимиру Васильеву в высшей степени. Впрочем, когда речь заходила о Кате (так балерину называли до самой ее смерти), сюсюкающие интонации появлялись даже у железных леди: открывшая вечер аудиозапись воспоминаний резанула ухо лепетом о «головке», «шейке», «фигурке». Хорошо, что вскоре дали слово самой Максимовой: цитаты из ее бесхитростной и честной автобиографии «Мадам Нет», зачитанные Ксенией Алферовой и Егором Бероевым, предваряли номера концерта, обосновывая их выбор и логическую последовательность.

Хореография самого Васильева была представлена обильно, но не доминировала по причине своей банальности. Почти незаметно покружил «Вальс-фантазия» Глинки в исполнении Владислава Лантратова и пяти учениц Максимовой из разных трупп. Рахманиновская «Элегия» запомнилась чистыми линиями мексиканки Элисы Каррильо Кабреры и по-российски темпераментными прыжками ее партнера Михаила Канискина. Некоторую неловкость вызвала «Баллада» на музыку Шопена, страстно сыгранная Екатериной Мечетиной. Пять лет назад убитого горем вдовца, скорбящего перед пустым стулом, танцевал сам Владимир Васильев. Теперь роль досталась Владиславу Лантратову, исполнившему ее с ярким драматизмом, но, к счастью, без надрыва. Зато на офисном стуле материализовалось видение ушедшей (Дарья Хохлова). Последовала погоня за призраком, наворачивающим шене вокруг рояля; затем счастье обладания, сопровождаемое поглаживаниями милого лица, и вновь утрата со всплеском отчаяния в виде больших прыжков. Увы, искренность постановки не искупала просчетов вкуса при столь непосредственной демонстрации горя.

Более талантливо тема любви и «маленькой смерти» прозвучала в дуэте из балета Прельжокажа «Парк». Солисты Мариинки Екатерина Кондаурова и Роман Беляков не по-петербургски откровенно станцевали и неприкрытое желание, и сладость истомы, и бессильную нежность; причем знаменитый поцелуй — впервые у российских артистов — выглядел не захватывающим трюком, а кульминацией любовного слияния. А за 60 лет совместной жизни Максимовой и Васильева (если считать их школьные годы) сполна ответил номер Раду Поклитару «Весна, лето, осень, зима» в исполнении Елены Салтыковой и Артема Шошина — ладно скроенный, складно поставленный, в меру иллюстративный, в меру ироничный, в меру чувствительный.

Завершала концерт массовая сцена «На катке» из васильевской «Анюты», причем обаятельной Нине Капцовой не повезло танцевать на фоне экранной Максимовой. На сцене шел февральский снег, звучал меланхоличный вальс Гаврилина, непринужденно пританцовывал кордебалет, с чувством «лепили образы» солисты, улыбалась и огорчалась Максимова на киноэкране. И чудилось: время остановилось, поколения притормозили свой бег, и Большой театр — все тот же оплот московской душевности, что и во времена «Кати и Володи».