Завершился второй московский визит британского композитора Майкла Наймана. По сравнению с прошлым приездом в июле 1998-го — тогда его "Майкл Найман бэнд" собрал супераншлаг в Большом зале консерватории — сейчас все прошло скромно и камерно. В галерее Artplay Маленький мировой театр Натальи Анастасьевой показал оперу Наймана "Человек, который принял свою жену за шляпу" (см. Ъ от 23.05.2003). МАЙКЛ НАЙМАН ответил на вопросы ЕЛЕНЫ Ъ-ЧЕРЕМНЫХ.
— Опера "Человек, который принял свою жену за шляпу" — 1986 года. В вашем отношении к ней что-то изменилось?
— Да нет. Ее ставили 17 раз, и если я приезжаю на ту или иную ее постановку, я абсолютно комфортно себя чувствую. Сейчас вот русская версия (еще оперу исполняли на немецком), я в ней все нормально понимаю. Как композитор, я сосредоточен сильнее на отношениях между характерами, на музыке, на том, что не передается словами. Хотя на уровне инсценировки, мне показалось, есть вещи, над которыми стоит подумать. Например, параллельный монтаж действующих героев с парой Роберта и Клары Шуман.
— Ваш авторский комментарий этого произведения?
— Я попытался выстроить творческий диалог Найман--Шуман. Хотелось, так сказать, подержать шумановское перо в своих руках. Поначалу мне казалось, что это будет крутая опера о нас двоих. Но постепенно меня увлек диалог с Шуманом. Я со своим холодным, казалось бы, подходом современного композитора почувствовал, что неожиданно для себя я эмоционально увлечен общением с композитором другого времени.
— Вы один из авторов минимализма. Сейчас этот стиль не так ортодоксален, как раньше. На таких этапах появляется обычно множество эпигонов. Как вы к этому относитесь?
— Большой вопрос. Мы делаем то, что мы делаем. Композиторы — ортодоксы своего стиля. Но иногда и я делаю не то, что хочу. Я бы не написал музыку к "Пианино" Джейн Кемпион такой трогательной. Но поскольку задача была поставлена... Мое воображение работает по-другому. Можно пытаться обезопасить себя от подражательства. Для этого я и создал, к примеру, свой "Майкл Найман бэнд". С другой стороны — не уследишь за всем. Почему не увидеть в эпигонстве способа, популяризирующего в конечном итоге твой стиль?
— Сейчас вы пишете новую оперу "Man and Boy: Dada" ("Мужчина и мальчик: Дада"). О чем она?
— О, это про автобусные билеты. У меня есть друг, драматург Майкл Хэйстингс. Узнав, что я, будучи ребенком, собирал лондонские автобусные билеты, он сказал: "Я хочу написать пьесу об этом". А в Дюссельдорфе, где я был на выставке дадаиста Курта Швиттерса, оказалось, что почти в каждом его коллаже есть тоже билеты. В разные годы он жил в Лондоне и тоже собирал автобусные билеты. И это те самые билеты, которые я тоже знал. И тогда Хэйстингс сказал: "Давай напишем оперу не только о Наймане--собирателе билетов, а и о Курте Швиттерсе". Это веселая опера, в ней ведется игра между мальчиком и взрослым. Очень упорный мальчик — это я. А взрослый — Швиттерс. Довольно заразительно.
— Существует ли конфликт между Найманом кинокомпозитором и Найманом-академистом? И в чем его суть?
— Ну хотя бы в том, что все знают киномузыку и никто не знает академическую. Вы, может, предпочитаете академическую. Но это вопрос доступности. Мне бы тоже хотелось, чтобы знали мои квартеты, фортепианный концерт. Когда появятся бутлеги моей академической музыки, тогда я почувствую себя удовлетворенным.