фестиваль музыка
Вместе с VIP-гостями, вернувшимися из Петербурга в Москву чартерным спецрейсом, в столицу возвратились мероприятия фестиваля "Черешневый лес". В Белом зале ГМИИ имени Пушкина Юрий Башмет вместе с музыкантами "Солистов Москвы" устроил "Вечер премьер", на котором побывал СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
Первая из премьер была заграничная — "Секстет" Кшиштофа Пендерецкого, легенды польского авангарда, а нынче очень дорогого автора, на заказ пишущего оратории в честь событий уровня 850-летия Москвы. Камерной музыки господина Пендерецкого, тем более нынешней, слышать на сцене давно не приходилось, и тем сильнее была неожиданность от столкновения с текущей стилистикой композитора. Я бы сказал, что был "Пендерецкий-лайт", совсем не такой зубастый и всклокоченный, как в былые времена какого-нибудь "Канона для оркестра и магнитофонной ленты" или "Песни песен". Экспериментов сущий минимум, лирично, по-пластилиновому гибко, может быть, немножко салонно. Уютное получается занятие — почивать на лаврах. Сладости поубавил, правда, некоторый разнобой среди исполнителей: кларнет Евгения Петрова гулил почти растерянно, пока Екатерина Сканави за роялем и Андрей Найденов (виолончель) реализовывали (первая — умно, второй — погрубее) остатки нахрапистости польского маэстро. На редкость приятное впечатление оставила неожиданная для камерного произведения грациозность валторны Андрея Кузнецова, то вводившей на пару с кларнетом в остроугольный секстет старорежимно-оркестровую закругленность, то ударяющейся в какую-то не по-медному проникновенную меланхоличность.
Второе отделение, отведенное нашим соотечественникам, открывалось "Пасхальным трио для гобоя, виолончели и арфы" Валерия Кикты. Как это часто бывает у господина Кикты, сочинение построено на перепеве заимствованных мелодий с щемящим и плосковатым колоритом "а-ля рюс": в данном случае главную роль играла знаменная мелодия пасхального стиха "Да воскреснет Бог", которая все повторялась и повторялась то одноголосно, то гармонически. К ней, правда, был приложен смелый гарнир из старинной японской песни "Акатомбо", но на фоне величавого распева песня несколько тушевалась. Даже игра Дмитрия Котенка (гобой), кое-как превозмогающая скупость музыкального рисунка, не могла заслонить того факта, что все трио, собственно, демонстрирует только одну мысль: что "Да воскреснет Бог" — в высшей степени благородная мелодия.
В том же духе была и мировая премьера Сонаты для альта и арфы того же автора. В первой и третьей части — трогательно наивные "метания" и "трепетания" (и названия подобающие: "Грезы и слезы", "Буря плачет"). А в середине — "Тихий отзвук ямщицкой песни". То есть буквально отзвук. "Степь да степь кругом, путь далек лежит",— простодушно запел башметовский альт. После несколько барочных, в духе Корелли, пассажей первой части хотелось каких-то вариаций, что ли, но нет: просто замерзает ямщик — и все тут, а альтист по этому поводу виртуозно щеголяет едва ли не всеми возможными для своего инструмента способами звукоизвлечения.
Не обошлось и без композиторского оммажа знаменитому альтисту. На сей раз это было произведение Романа Леденева (мировая премьера) "Маэстро. Эскиз к музыкальному портрету" для альта и камерного ансамбля. Способ портретирования сочинитель выбрал очень старомодный, я бы сказал классический: построение тематического материала на нотах, обозначаемых латинскими буквами фамилии изображаемой "модели". Самый известный пример такой "живописи" — экзерциции Баха на тему четырех нот b-a-c-h (си-ля-до-си). Но bashmet — это не совсем bach, потому что нотный алфавит (восемь букв) куда короче обычного, и стоит подивиться изобретательности композитора, нашедшего ноты за теми буквами, которые никаких нот обозначать не могут. Ну, as, положим, это ля-бемоль. А m и t — это как?
Так или иначе, то, что из этого материала получилось, оригинальностью совсем не блистало: унылое плетение бесцветных созвучий, когда "надо" — хроматизмы и диссонансы для форсу. Да, "Солисты Москвы", вышедшие по этому поводу на сцену вместе со своим руководителем, вытянули из этого "эскиза" максимум внятности, но, кажется, почтительная вера большей части публики в современную музыку все-таки пошатнулась. Конечно, люди благовоспитанные, никто ничего не говорил вслух (хотя и обменивались многозначительными улыбками вроде тех, которые римляне называли "улыбка авгура"), морщились, вздыхали, ерзали, но оба отделения отсидели. Не выдержала лишь одна дама, грустно уведшая ребенка прочь после первого отделения, приговаривая: "Сейчас мы с тобой Вивальди послушаем, тебе после всего этого Вивальди покажется просто волшебной сказкой".