Публицист Евгения Пищикова о том, что значат рынки для российского человека, пережившего несколько эпох.
Фото: Сафрон Голиков, Коммерсантъ / купить фото
Когда вам говорят «старушка из бывших», какой образ встает перед вашим внутренним взором? Camee на воротнике белой блузки? Прямая спина? Шляпка? Образ общепонятный, но давно обрушившийся в прах. Вечно даже старушки не живут. Нынешняя дама из бывших — советская чиновничья или министерская вдова. Очень уютный, нужно сказать, тип. Встретить министерскую вдову можно на водах или в хорошей больнице. Мне довелось встретиться с такой дамой и слушать чудные рассказы о советском рае. Реальном рае, хочу заметить: общая благость известных годов соединена с успешностью участи. «Ах,— говорила мне чудная женщина восьмидесяти годов — без камеи, но с прямой спиной и хорошей прической,— а ходила я только на премьеры. Один раз пришла на дебют. Знаете, ничего не ожидала, а увидела на сцене мускулистого ангела в бирюзовой фигарушке. Мы стояли у сцены после спектакля и кричали: "Красавчик, красавчик!" (Страшная картинка: партийные дамы собрались у сцены, как у мясного прилавка.— Е. П.) То было первое выступление Мариса Лиепы. А кушали мы со Степаном Аркадьевичем только с рынка…»
Вот и к чему Лиепа в фигарушке? А отказаться от этого образа я не смогла. В этой сценке есть удивительное совпадение с нашей темой рынков, ведь быстро выяснилось, что наша министерская вдова в принципе и умеет говорить-то только о свежем мясе. Это вневременная особенность профессионального потребителя. «Знаете,— рассказывала она,— Степан Аркадьевич ведь и заказы не очень уважал. Колбаса вот эта лучшая венгерская — она ведь сухая. Мертвая еда. А рынок могли себе позволить не все даже в министерстве. Но у нас обед только рыночный. Придешь — мясо свежее, яркое, печеночка шевелится, дышит».
Перед нами квинтэссенция того, что мы должны знать и помнить о советском рынке (если не брать деловую, организационную составляющую вопроса). Свежие продукты, доступные немногим,— один из механизмов сословного отбора, для всех прочих, делающих редкие покупки,— своего рода выставка (маленькая ВДНХ), робкое напоминание об изобилии, ставшем частью Большого советского стиля, но практически не встречавшемся в повседневной жизни. Рынок, таким образом, был родом приватной, неадминистрируемой, даже и протестной жизни. Островом. В «сезон», ранней осенью, когда наполнялся южной едой, становился похож на «рынок вообще», становился частью мирового, вечного, европейского, восточного рынка — раем, садом.
Вот стоял посреди Москвы, скажем, Даниловский рынок (а он с 1963 года стоит, да и раньше был торговой площадью), в 1986-м построили для него бетонную ромашку, похожую на цирк (многие путали), и что произошло с ним за 30 лет? Чем он стал сейчас? Тем же островом, тем же раем, тем же местом сословного отбора. Только хипстерским раем. Утопическим островом для образованных горожан. Да, разумеется, рынок пережил свои 1990-е годы. Он был, как и все прочие торги в те годы, вещевым. Какая была главная идея? Само слово «рынок» обрело абстрактное, глобальное значение — он должен был расти сам и сам все устраивать. Рынок сам все сделает!
В те годы еду продавали везде, а вещи — на рынке. Рынок рос, на прилавках росли прекрасные китайские вещи, а свежими и живыми были не продукты, а сам рынок. На еде в те годы принято было экономить — вещи важнее. Через какое-то время стало понятно, что нет ничего более одноразового, чем те вещи, которые мы числили вечными сокровищами.
А еда стала мощью. Утешением. Идеей. И вырос прекрасный хипстерский Данилов со слоганом «Счастье есть» — средоточие новых идей и новых людей. Что такое Даниловский или Центральный рынок сейчас, то есть что такое вообще новомодный рынок-фудкорт? О, это особое место. В советском рынке главное было свежесть продуктов. В рынке 1990-х — свежесть идеи, в нынешнем — свежесть посетителей. Это место встречи новых людей. На советский рынок ходили, чтобы дорого купить то, чего больше нигде не купишь. На позднесоветский рынок ходили, чтобы дешево купить то, что казалось дорогим и ничего, как оказалось, не стоило. На нынешний модный рынок ходят, чтобы посетить правильное место, где принято дорого покупать то, что можно гораздо дешевле купить где угодно (это касается самих продуктов).
Хипстерский рынок — царство сторителлинга. Все продукты на рынке имеют свою историю, и если вы покупаете кусок мяса за дьяволовы бабки, то вы покупаете историю про черных ягнят, которых выпасают на альпийских лугах. Подосиновики собирают веселые женщины в берендеевых экологически чистых чащах, сыром занимаются на технологически безупречных фермах с названием типа деревня «Штольц» или «Братья Задорноплесневелые». То есть вы платите за утопию.
Нынешний Даниловский и Центральный рынки сделаны фудкортами. Продукты в центре, едальни по периметру. Это горы, моря еды. В приоритете — здоровой еды. Перед нами рынки, которые лишают себя сами идеи предвкушения (рынок — запах и цвет, сад, откуда уносишь яблоки) и сразу включают идею вкушения. Еда (здоровая еда) на острове утопии главнее многого. Это еда нового времени, которая должна быть безопасна, как секс. Она должна быть безупречна. Без абьюза и травмы! В новом мире еда становится даже не искушением и утешением, а родом причастия. В «Отзовике» правильная девушка написала о Даниловском рынке: «После правильного обеда уходишь с сытеньким (но подтянутым!) животиком». Хипстерский московский рынок — это не чрево Парижа, это сытенький, но подтянутый животик Москвы.
И только поживший человек знает, что единственная и вечная задача рынка одна: обеспечить потребителю свежее мясо.