|
Смесь французского с новорусским |
 |
| Эти афиши так понравились парижанам, что они уже четвертую неделю смотрят "Олигарха", называя его "Новым русским" |
Французские критики, восхищенные "Олигархом", который во Франции перекрещен в "Нового русского", уже знают, что их мнение расходится с мнением российских коллег. Поэтому стараются найти резоны неприятия фильма в России, исходя из собственного культурного и политического опыта.
Первый резон: "Олигарх" не может понравиться русским, поскольку это кино американизированное, а не привычное "славянское, историческое или метафорическое". Тут они, конечно, заврались, если полагают, что славяне имеют привычку пересматривать перед сном Тарковского с Параджановым.
Второй резон: "Олигарх" не может понравиться русским, поскольку русский народ ненавидит олигархов, мечтает о безжалостном киноприговоре кровопийцам — а Павел Лунгин их реабилитирует. Здесь явственно звучат отголоски представлений о России как о стране массовых митингов, по сей день требующих расстрелять, как бешеных собак, троцкистов-зиновьевцев.
Но общий язык, к сожалению, найти отечественным и французским критикам не удастся не только из-за наивности подобных умозаключений. Дело в том, что и для тех и для других эстетическая составляющая менее важна, чем соответствие экранного вымысла
 |
| Владимир Машков старается во всем подражать реальному прототипу своего героя — Борису Березовскому |
Французские же журналисты, напротив, главным достоинством фильма считают его "правдивость" или, что то же самое, "реалистичность", "большую психологическую и фактическую достоверность". Многие авторы используют один и тот же эпитет "головокружительный": головокружительное погружение в русскую реальность, головокружительная правда о роли власти в разграблении национальных богатств и так далее. Оказывается, Россия рубежа веков похожа на Америку времен сухого закона и Аль Капоне. Оказывается, олигархи не родились хищниками, а стали ими, поскольку с волками жить — по-волчьи выть, а кремлевские обитатели даже не волки, а саблезубые медведи. Оказывается, в России часто наделенные официальными полномочиями лица на самом деле подставные, а решают все некие "люди тени". Это кружит голову.
Дело не в европейской наивности, а ровно наоборот. Искушенный в пропагандистских приемах, европейский интеллектуал склонен доверять только проверенному источнику. А с момента каннского триумфа "Такси-блюза" в 1990 году все, что творится в фильмах Павла Лунгина, воспринимается французским сознанием как абсолютно достоверная информация. К тому же выход на экраны "Олигарха" совпал с охватившим французских интеллектуалов разочарованием в России, сменившим эйфорию предыдущих лет, и фильм стал весомым аргументом для тех, кто не знал, как примирить свою вчерашнюю любовь к Горбачеву и Ельцину с нынешним неприятием Путина.
Ассоциации, которые вызывает "Олигарх" во Франции, даже не пришли бы в голову российским журналистам. И кремлевских чиновников он живописует с гоголевской страстью, и Платон его, хоть и не "униженный и оскорбленный" Достоевского, а скорее унижающий и оскорбляющий, тем не менее страдает так же, как герои великого русского писателя. Снежный ком ассоциаций растет с каждой новой рецензией. "Олигарх" напоминает то романы Дэшилла Хэммета, то гангстерские фильмы студии "Уорнер" 1950-х. Владимир Машков — великих Пола Муни и Джеймса Кэгни, легендарных киногангстеров. Платон — то "нового Фауста", то "нового Эдмона Дантеса". И само имя героя, в России лишь породившее обвал однотипных газетных заголовков ("Платон мне друг, но..."), во Франции становится поводом для восхитительных метафор.
Разгадка на самом деле проста. Французская и русская критика разошлись уже на уровне "декларации о намерениях". Для русской критики попытка русского режиссера сделать фильм об олигархах не только заведомо обречена на провал, но и заведомо предосудительна. Это та сторона русского общественного сознания, которого, по мнению общества, в моральных (а не художественных) целях лучше вообще не касаться. Для французов же, даже вне зависимости от художественного итога, попытка разобраться в том, что происходит в России, и в меру понимания продемонстрировать это миру — попытка, заслуживающая большой похвалы.
Какая точка зрения продуктивнее, неизвестно. Но, несмотря на очевидную невозможность разумного диалога между российскими и французскими критиками фильма, можно констатировать, что "Олигарх" уже сыграл роль в том самом русско-французском культурном диалоге, о котором так любят говорить политики. Пока что обе точки зрения примиряет только прокат. В России "Олигарх" делит первое место с "Антикиллером", во Франции уже четыре недели успешно держится на экранах кинотеатров.
|