В Вене большим концертом на Ратушной площади открылся традиционный фестиваль Wiener Festwochen. 34 спектакля из 13 стран — такова статистика нынешнего Венского фестиваля. Из Вены — РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
Накануне открытия вышел громкий скандал: федеральное правительство Австрии отказало Венскому фестивалю в обещанной субсидии из госбюджета. Речь шла о крохах — всего-то три процента от общих затрат на фестиваль, так что никакой катастрофы не случилось. Но политическая подоплека этого, в сущности, символического жеста ясна здесь даже младенцу. В Австрии крупных фестивалей много: Зальцбургский, Брегенцкий, Дунайский и т. д., но "сэкономить" решили только на Вене. Правительство в Австрии — крайне правое, а городские власти Вены представляют социал-демократов. Назначенный ими интендант фестиваля Люк Бонди вместе со своей командой для федеральных властей словно бельмо на глазу.
Открытие фестиваля, естественно, планировалось задолго до скандала. Но в этой ситуации выглядело как удачный "ответ Чемберлену". Потому что выглядело как никогда прежде авангардным и небуржуазным. Для начала оркестр Венской филармонии под руководством Джонни Бертля сыграл не классическую, а современную музыку. А потом на площади между Бургтеатром и ратушей начался настоящий молодежный концерт — с огромными видеопроекциями, пивом, сербскими музыкантами, хип-хопом и беснующимися тинейджерами. Фестивальная команда господина Бонди, таким образом, сразу раскрыла карты: никакой сувенирно-классической Вены на Венском фестивале не будет. "Станция Европа" — так называлось открытие, и этот же слоган можно было бы повесить над всей программой фестиваля. С недавних пор Festwochen открыты всем ветрам экспериментального театра, на них должны быть слышны самые разные, в том числе и резкие, голоса.
Отчаянные вопли послышались уже на одном из первых фестивальных спектаклей, открывшем экспериментальную программу forumfestwochen. "Heidi Hoh 3" поставил в Берлине режиссер Рене Поллеш. Несколько лет назад он наделал много шума своими первыми спектаклями и до сих пор остается в числе главных открытий немецкого театра последних лет. Все спектакли господина Поллеша выглядят одинаково: несколько актеров в небольшом пространстве сидят лицом к зрителям и в течение часа быстро-быстро, иногда наперебой говорят текст. Антураж обычно очень пестрый — зрители рассажены на смешных подушечках, везде разбросаны игрушки-безделушки, как будто в большой детской.
"Heidi Hoh" играют три молодые актрисы. (Хайди — это очень популярный в Германии персонаж комиксов, а "Хайди хо" — детское выражение, призыв к друзьям немножко взбодриться.) Начинается с того, что одна из девушек заявляет, что она сейчас в компьютерной сети. "Как же так, ты же не подключена к компьютеру — значит, ты не там",— возражает другая. Речевой оборот вызывает психологический взрыв, похожий на импровизацию,— текст летит дальше как снежный ком, налепливая всякие несуразности и клише современного языка. Время от времени, как будто выпуская пар из перегревшегося двигателя повседневной речи, актрисы Рене Поллеша истошно выкрикивают какое-нибудь слово или выражение. Чаще всего "Шайссе!" или "Капитализмус!", но иногда звучит и что-то более развернутое и личное, например, "У меня есть душа!". Время от времени речевая диарея прерывается оглушительными попсовыми песнями, вроде как современными зонгами, на стене мелькает кислотное видео.
Спектакли Поллеша (он возглавляет сейчас берлинский театр "Пратер", филиал "Фольксбюне") узнаешь еще до того, как они начались: он сумел стать ни на кого не похожим, а значит, добился успеха в системе современного европейского театра. Далекий от привычных представлений о театральности, этот театр — инструмент демократической социальной истерики. Демократической постольку, поскольку замешан он на повседневном мусоре слов и психологических клише. Не только персонажами (тема нынешнего forumfestwochen обозначена как "Новые герои"), но и адресатами этого театра являются невротики современного большого города, инфантильные пленники глобализации, опутанные проводами компьютеров и парализованные постоянными стрессами и цейтнотом.
Как всякая детская истерика, этот театр беззащитен и безвреден. Хотя и говорят они все время о ЛСД, под воздействием которого находятся. На стене мозаикой из ярких картинок выложены буквы LSD, но картинки оказываются конвертами от старых грампластинок. Несколько пластинок вываливаются, в финале одну из них заводят на проигрывателе, а огромная игрушечная утка, которой управляют героини, тыкается тупым клювом в центр вращающегося диска. Грустно получается — тоже совсем по-детски. Горадо грустнее, чем прозвучавшая перед этим песня-караоке с неутешительными словами: "Кто кого потерял — ты себя, я себя или мы нас?"