На телеканале «Россия 1» вышел сериал «Годунов» — о царе-реформаторе накануне Смутного времени. В традиционных звуках государственных гуслей обозреватель «Огонька» расслышал и неожиданные нотки
Психологическая сложность Бориса Годунова (Сергей Безруков) быстро свелась к патриотическому минимуму
Фото: Предоставлено телеканалом , Предоставлено телеканалом "Россия 1"
Общий консервативный тренд в российской массовой культуре — внушение тезиса о наших самобытности, неповторимости, уникальности и так далее — с недавних пор приобрел другое, неожиданное направление. Основная идея, которая просматривается в исторических сериалах, начиная, пожалуй, с «Софии» — о Софии Палеолог и Иване III (телеканал «Россия 1», 2016),— это теперь о том, что никаких особенных отличий России от других стран до поры не было, «не такие уж мы и не такие». Зверство было, да, но оно у всех было; а в целом Россия воевала как все, торговала как все, налаживала дипломатию. А если кто и виноват, что мы свернули с общеевропейской столбовой дороги, тот самый «Запад», который хотел нас «изолировать». Все эти тезисы вполне совпадают с общими задачами сегодняшнего «просвещения» — в духе министра Владимира Мединского: разоблачать мифы о России как о пространстве статичном и архаичном. Соответствующая эстетика вокруг этой идеи тоже более или менее сложилась: ее можно назвать «сахарный Кремль» — по аналогии с одноименным произведением Владимира Сорокина. Первоначально эта эстетика воспринималась как сознательный китч (начиная с комедии Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию»), в наше время она превратилась в зверино-серьезную норму без доли самоиронии. Эта телевизионная «Русь» предстает сегодня на экране как бесконфликтное и безмятежное пространство, припорошенное слегка мосфильмовским снежком. С медком на пасеках, капустой в бороде и огурцами в бочках, с духовностью, благолепием, девичьей скромностью и прочим гламуром XVI века. Самое примечательное в таких сериалах — на улицах, в домах и на самих людях, так сказать, нет следов «грязи»; все выглядит свежевымытым, словно водопровод был построен в Москве не при Годунове, а скажем, еще в XII веке. Кстати, точно так же выглядит в сериалах и другой миф — телевизионный «СССР», с сияющими телефонными будками, сверкающими «Волгами», а также простыми советскими гражданками, которые выглядят как Одри Хепберн в лучшие годы. Эта чистота утраченного рая — общая черта всего нашего псевдоисторического, ностальгического кино.
Эстетика в «Годунове» точно та же; зверства Грозного или Малюты Скуратова, с которых «Годунов» начинается, не отрицаются, конечно, но как бы затушеваны и приглушены.
В точности как в любом «сталинском сериале» — где нам внушают, что время было «страшное, но интересное», что «было и хорошее». Ну вот разве что Малюта излишне жесток, но потом он погибает «за родину, за Грозного», смыв, так сказать, кровью свои грехи. А уже после смерти самого Грозного царица, супруга Федора Иоанновича (сына Ивана Грозного) в исполнении Анны Михалковой демократично общается с простым народом, символизируя наступление «оттепели». Весь этот набор идеологических недоговорок и «народности» в сериале обсуждать было бы неинтересно, если бы не две неожиданности.
Во-первых, выбор Бориса Годунова в качестве главного героя повествования, причем в исполнении еще и народного любимца актера Сергея Безрукова. Удивительно, что на роль «хорошего» выбран не классический, как обычно, «собиратель земель», а как раз наоборот — нетипичный, неправильный, даже «ненастоящий» (как Годунова и называли) царь.
Уникальный для российской и даже мировой истории случай, когда трон был унаследован не по родству, не по крови, а по близости к прежнему царю. А по сути, как нам намекают авторы,— в силу высоких профессиональных и деловых качеств Годунова. Общее пренебрежительное отношение к Годунову в нашей исторической науке объяснимо: это был взгляд на историю глазами его политических оппонентов — династии Романовых. Однако сегодня и сын Ивана Грозного, Федор Иоаннович, и сменивший его Годунов считаются если не прогрессистами и реформаторами, то уж точно не «кровавыми тиранами». Годунов в сериале — такой средневековый вариант self-made man, царя, который всего добился сам (естественно, с учетом норм своего времени). Кроме того, Безруков делает акцент на психологической сложности героя, который не лишен сноровки в политической жизни, однако инстинктивно тянется к свету, к добру, к гуманности. Так, уже в первой серии, после участия в опричном наезде, он дает обет перед Богом, что впредь «крови лить не будет».
А во-вторых, сериал примечателен каким-то неконтролируемым эффектом — исторической универсальностью. У нас на экране времена относительных политических свобод принято сегодня представлять как сбой в программе «неизменной тысячелетней России». Но в первых сериях авторы невольно демонстрируют нам обратное: что оттепель в России — это не сбой, а закономерная часть общей программы, то есть неизбежно и регулярно повторяющийся период в жизни страны, со всеми его плюсами и минусами. Стилистическая безыскусность эту универсальность только усиливает. Сериал каким-то необъяснимым образом (возможно, за счет всеядности известных актеров, участвующих в «Годунове») тотчас отсылает любого более или менее образованного зрителя к другим реформам — 1860-х и 1960-х, например; и даже к 1980-м и 1990-м. Напоминая тем самым, что «стандарт» оттепели был задан еще при Годунове: после смерти тирана и эпохи закручивания гаек — экономические и политические послабления, контакты с Западом и так далее.
Невозможно сегодня представить, чтобы на канале «Россия 1» вышел сериал о том, как страна вздохнула свободнее после смерти Сталина. Но вот рассказать про оттепель времен Бориса Годунова можно, и при желании в этом рассказе можно увидеть заодно и многое другое. Вот Годунов выходит к народу, к бунтующим стрельцам, и просит прощения за то, что им задерживают жалованье, останавливая толпу одним словом; эти сцены напоминают нам какие-то комиссарские фильмы 1960-х. Или вот дети ангельского вида, которые снуют промеж царей и делают наброски будущих кремлей… Все эти клише, несмотря на их фальшивость, можно понимать и так: при первом же ослаблении гаек как раз и пробуждается подлинное творчество масс, расцветает инициатива, закладываются тем самым фундаменты будущих прорывов. Наконец, и боярская дума на наших глазах превращается из царских холопов в самостоятельных политических игроков.
…Но затем, примерно на 5-й серии, сериал как бы «спохватывается». Это тоже уже привычно, когда, по-видимому, в изначальный сценарий редакторской рукой внутрь оригинального сюжета вживляются искусственные конструкции, стандарты лояльности. Годунов по воле авторов начинает рьяно бороться с коррупцией, разоблачать внутренние заговоры, польских и английских шпионов, приговаривая «предательству — смерть». Конечно, и сам Годунов плетет интриги, но токмо во благо государства; а все остальные их плетут, конечно же, чтобы Россию продать. В итоге вполне оригинальные фигуры — царя Федора Иоанновича и Бориса Годунова — сужаются до какого-то зевотного телевизионного стандарта «вечного силовика» и «добра с кулаками», а сериал оказывается примечателен лишь своими бессознательными ассоциациями и неконтролируемыми эффектами, а вовсе не лобовым патриотизмом или звездным кастингом. Были все шансы превратить «Годунова» из костюмной драмы в высказывание, но, к сожалению, в нынешних условиях авторы себе этого позволить не могут.