На Сретенке в "Школе драматического искусства" Анатолия Васильева Татьяна Куинджи (сопрано), Лариса Костюк (меццо) и Михаил Давыдов (бас) спели "Cabaretные песни" под аккомпанемент Алексея Гориболя. ЕЛЕНЕ Ъ-ЧЕРЕМНЫХ показалось, что для кабаре это было недостаточно развратно.
Программа состояла из четырех вокальных мини-циклов. В первом отделении — "Кабаретные песни" Бенджамена Бриттена на стихи Уистана Одена и подборка "Песен" Курта Вайля, во втором — "Пять поэм Ронсара" Франсиса Пуленка и "Brettl-Lieder" Арнольда Шенберга. Бессменный пианист и выходившие друг за другом певцы, с иголочки туалеты от Татьяны Парфеновой и стерильно-гулкий зал "Школы драматического искусства". Все это походило даже не на концерт, а на попытку театрализации богемного жанра.
Для начала с какой-то приступочки в зрительном зале Татьяна Куинджи произнесла некое "тужур-амур" и вышла к роялю петь Бриттена. Но запел рояль. Ощущение от игры Алексея Гориболя я бы сравнила с состоянием, когда, полупроснувшись, додумываешь приятности не забытого еще сна. Когда улыбаешься чему-то ускользающему и продолжаешь валяться, прячась от света дня. Вот обо всем этом и играл пианист.
В завороженности гориболевскими волшебствами Татьяну Куинджи было не упрекнуть. Где-то ее голосу явно было низко петь. Где-то, казалось, он перегружен ролевыми перевоплощениями: поди-ка разыграй сценку, где ты и рассказчица, и героиня рассказа в одном лице. Трудно. Но самым трудным для нее была невозможность избавиться от оперности, от жирной звукокраски, от соблазна реализовать нечто более значительное и увесистое, чем древнейший зазывный навык богемных певичек.
Понятно, о каком навыке речь. И то, что оперная закваска ничего не значит там, где все объясняют природа и вульгарность,— тоже понятно. Но странно, что от основного инстинкта кабаретной культуры и Татьяна Куинджи (в Бриттене и Шенберге), и прекрасная Лариса Костюк (в песнях Вайля) все время уворачивались. Вместо брехтовской сумасшедшинки Вайля или незамысловатой уличности, точно схваченной песенкой Бриттена "Джонни, давай порезвимся!",— сплошной поединок Аиды с Амнерис, еще и нелепо разодетых: вместо положенных по жанру сетчатых чулок и глубоких декольте в черный костюм-двойку, другая — в балахонистое миди.
Немного от шоу, немного от дефиле в кабаретной программе, конечно, допустимо. Но в сочетании с викторианской чопорностью певиц, бегущих любого сходства с шикарной Марлен Дитрих или с вызывающей Лайзой Миннелли, кабаре походило не на кабаре вовсе, а на стыдливую примерку маминого бюстгальтера девочками-отличницами. Справедливости ради отмечу, что часть программы — а именно ронсаровские "Поэмы" Пуленка — в дешевом обольстительном гриме не нуждались изначально. Мрачные, застегнутые на все пуговицы, как и смокинг певшего их Михаила Давыдова, они и стали самым впечатляющим моментом концерта, почти убедившим, что искусство соблазна перешло теперь от женщин к мужчинам.