выставка дизайн
В Школе акварели Сергея Андрияки открылась выставка "Строгановская школа XIX — начала XX века: рисунок--проект--материал". Глядя на работы учеников Императорского Строгановского училища (нынешнего МГХПУ), СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ размышлял о судьбах русского дизайна.
Сейчас чудной представляется сама мысль, что аж в 1825 году, еще до того как декабристы принялись будить Герцена, когда и железных дорог-то в России еще не было, в просвещенной голове графа Сергея Строганова могло затаиться попечение о прикладном дизайне. Или, как говорили тогда, "рисовании в отношении к ремеслам". То, что затем, как говорится, в глухую пору николаевской реакции государство возьмет Строгановскую школу под свою опеку, озаботясь повышением конкурентоспособности российской художественной промышленности и продвижением национального стиля в массы,— это тоже несколько чудно. И ведь действительно опекало, и еще как: в конце позапрошлого — начале прошлого века в училище, гордо числившем в своих задачах "распространение художественного вкуса в населении", трудились над воспитанием будущих рисовальщиков такие знающие толк в художественном вкусе персоны, как Врубель, Коровин, Щусев и Жолтовский.
Именно эта пора училища (1890-1900-е) и попала на выставку в школе акварели. На фотографиях училищных будней серьезные усатые дяди в стоячих воротничках водят кисточками по керамике. Их коллеги в блузах сосредоточенно мастерят что-то гальванопластическое. Молодые чопорные дамы картинно застыли с иголками в руках, обложившись парчой и шелками. Вроде не богема: слишком важные. Вроде не высокое искусство: слишком практичные. Вроде не ремесленники: слишком интеллигентные. Нет, это должен быть именно дизайн.
Правда, при ближайшем рассмотрении оказывается, что строгановский дизайн отличался весьма своеобразным пониманием утилитарности. Неплохие зарисовки учебных гипсов — это понятно, это подготовительное. Вообще-то дизайн (особенно тотальный, к каковому по идее училище должно было стремиться), как принято думать, призван как-то переосмыслять весь предметный быт человека. Тут с повседневной предметностью как-то слабо. Мебели, скажем, почти нет (непонятно, как могла такая приоритетная для модерна сфера совсем выпасть из поля зрения). Есть разве что изысканные стулья с инкрустацией, стилизованные под итальянский Ренессанс, но это какая-то небанальная мысль — распространять в массах именно вкус к инкрустированным стилизациям под Возрождение.
Но главный мотив выставки — это цветы. Изящные-преизящные акварельные зарисовочки цветочных композиций и то, во что эти зарисовочки преобразовывались,— по преимуществу эскизы для декоративных тканей. Их много, я бы даже сказал — подавляюще много. Все необычайно красивы, причем довольно утонченной и немассовой красотой. Потом, цветочное изобилие расположилось на посуде, гладчайше выписанные акварельные эскизы которой — еще один фаворит выставки. Но жанры этой самой посуды тоже впечатляют. Это или китайские, японские и прочие ориентальные изыски, или имитация ампирного фарфора, или всякие псевдодревнерусские (русский стиль, понятное дело, вообще в училище пестовался с наибольшим вниманием) ковши-братины, которые не очень понятно как использовать в быту.
Единственная сфера жизнедеятельности, которую училище охватывало всесторонне и с утилитарностью,— это богослужение: оклады, облачения или утварь присутствуют где-то на каждом четвертом рисунке. Но это утилитарность совершенно особого рода, поэтому вот тут-то всякие изощренные стилизации (куда там нынешнему косолапому "Софрино") и драгоценные материалы вполне на месте. Но по изготовлению пятихлебников или семисвечников иностранная художественная промышленность и так не собиралась с российской конкурировать, поэтому где здесь забота об отечественном производителе, не видно.
Гениального чувства формы или хотя бы абсолютной стилистической оригинальности во всех этих вещах, естественно, нет. Это, в конце концов, для училища ремесленного рисования и неудивительно. Но то, что в массы решили двигать именно до пародии переутонченные или, напротив, странно аляповатые стилизации, выдает в нашем дореволюционном государстве какого-то тайного декадента.