42 года тому назад, когда СССР явил миру первого космонавта, положив тем самым начало пилотируемой космонавтике, Москва стала обладателем мощнейшего оружия политической саморекламы. Однако за прошедшие годы оно выродилось в орудие унылого вымогательства. Этот переход произошел не сразу, а по мере того как пилотируемые запуски стали привычным делом, а российская космонавтика перестала удивлять и вызывать вопрос "Что же дальше?".
Начав свое развитие, отечественная космонавтика, как и положено, по спирали год от года набирала обороты, подталкиваемая великим противостоянием двух сверхдержав. Развитие шло от простого к сложному: от одноместных кораблей к многоместным, от одномодульных орбитальных станций — к многомодульным, от 108-минутного полета Юрия Гагарина — к 438 суткам, проведенным в одном орбитальном полете Валерием Поляковым. Москва создала себе репутацию космической сверхдержавы, руководствуясь принципом "летать подольше, но к Земле поближе". Американцы пошли другим путем: они летали хоть и поменьше, но зато подальше. На Луну, например. Впрочем, именно после этого стало очевидно, что освоение космоса для обеих стран — средство саморекламы: за прошедшие с того времени 30 лет с Земли на Луну никто так и не переселился. Хотя проектов создания лунных поселений было предостаточно. Безнадежно отстав от Вашингтона в пилотируемой лунной гонке, Москва забросила на Луну свои автоматические луноходы, после чего махнула на спутник Земли рукой и сосредоточилась на строительстве орбитальных станций на околоземной орбите. А здесь у русских конкурентов не было. Созданный Москвой комплекс "Мир" вошел в историю не только как самый большой орбитальный дом (пока даже строящаяся Международная космическая станция не превзошла его), но и как фабрика рекордов, которые не побиты до сих пор: 747 суток за три полета Сергея Авдеева и 189 суток американки Шеннон Люсид.
Впрочем, сейчас от "Мира" остались лишь воспоминания, прежде всего о рекордных полетах космонавтов Авдеева и Полякова, которые позволили Москве заявить о готовности к полету на Марс. Однако эпопея со станцией "Мир" показала всему миру, что некогда передовая пилотируемая российская космонавтика переживает застой, и, чтобы хоть как-то реанимировать ее, Россия готова превратить символ своего былого могущества в орудие вымогательства. Сетуя на то, что комплекс в любой момент может выйти из строя, Россия попыталась раздобыть у стран и народов средства на его дальнейшую эксплуатацию. Однако ничего из этой затеи не вышло. "Мир" умер, а вместе с ним пришла в упадок и некогда передовая российская пилотируемая космонавтика. Произошло это во многом потому, что она жила уже не перспективой, как раньше, а прошлым.
В результате Россия теряет активность в космосе: только за последние десять лет Москва сократила свое присутствие на орбите вдвое. При том что Вашингтон смог его, наоборот, увеличить вдвое. Впрочем, войти в число полноценных космических держав собирается Китай — он запланировал в октябре послать на орбиту своего космонавта.
А широко разрекламированное в свое время участие Москвы в проекте МКС является повторением пройденного. Ведь на участие в строительстве станции Россия пошла исключительно от безысходности, рассчитывая (не бескорыстно, конечно же) помочь богатым партнерам своим опытом. Однако вскоре выяснилось, что помощь нужна в первую очередь самой России, так как участие в проекте для нее серьезная обуза: оно требует немалых средств, а немедленной практической пользы от него никакой. Мало того, когда после гибели Columbia были приостановлены полеты шаттлов, Москва, вместо того чтобы эффективно воспользоваться вакансией лидера космических перевозок, вновь решила заняться вымогательством и стала требовать от партнеров по МКС выделения средств на постройку и запуск грузовых кораблей "Прогресс", хотя была обязана обеспечивать их старты сама.
Свою неразворотливость в этом вопросе Россия продолжает демонстрировать до сих пор. Так, ракетно-космическая промышленность явно гипертрофированна и не сбалансирована, при этом никаких шагов в приведении ее к реалиям сегодняшнего дня не делается — до сих пор так и не создан ни один холдинг.
Главная беда отечественной космонавтики в том, что на протяжении последнего десятилетия она так и не нашла верного баланса пилотируемой и беспилотной составляющих. Поэтому неудивительно, что все чаще приходится слышать: польза от пилотируемой космонавтики призрачна, а потери — реальны.
ИВАН Ъ-САФРОНОВ