Взлет и нищета Александра Блока

Сто лет назад книжные магазины Санкт-Петербурга начали принимать подписку на готовящееся к выходу в свет первое издание поэмы Александра Блока "Двенадцать". В дивном новом мире, изображенном в книге, сам поэт сумел прожить менее четырех лет.

Алексей Алексеев

Сто рублей на двоих

И в творческой, и в личной жизни для Александра Александровича Блока 1903-й стал судьбоносным. В тот год он — студент историко-филологического факультета Санкт-Петербургского Императорского университета — опубликовал свои первые стихи и женился.

И 23-летний студент, и его 22-летняя супруга, студентка историко-филологического отделения Высших женских курсов Любовь Дмитриевна Блок (урожденная Менделеева) были тогда на содержании у своих родителей. Жили небогато, но материальная сторона жизни их, по всей видимости, волновала мало. За дочерью великого химика ухаживал и успешный во всех отношениях Борис Бугаев, более известный под литературным псевдонимом Андрей Белый. И у нее была возможность выбрать совсем другой уровень жизни, но...

Из мемуаров Любови Блок: "Я не пошла на услаждение своих "женских" (бабьих) претензий, на счастливую жизнь боготворимой любовницы. Притом — жизнь богатую, по сравнению с нашей почти нищетой в условиях широко звучащей дворянской обстановки... Упоминаю о деньгах, лишь примеряя свое поведение на образ мыслей современных девушек или молодых женщин. Не знаю такой, которая бы отказалась от двух-трех десятков тысяч, которые сейчас же хотел реализовать А. Белый, продав уже принадлежащее ему именье. В те годы на эти деньги можно было объехать весь свет, да еще и после того осталось бы на год-другой удобной жизни. Путешествия были всегда моей страстью, а моя буйная жажда жизни плохо укладывалась в пятьдесят рублей, которые мне давал отец. Саша не мог ничего мне уделить из тех же пятидесяти, получаемых от его отца: тут и университет, и матери на хозяйство, и т. д. И тем не менее все это я регистрирую только теперь. В ту пору я не только не взвешивала сравнительную материальную сторону той и другой жизни: она просто вовсе не попадала на весы".

Итак, Александру Блоку выдавал 50 рублей ежемесячно его отец, ректор Варшавского университета, а Любови Блок — ее отец, Дмитрий Иванович Менделеев. "Каменщик, каменщик в фартуке белом" из стихотворения Валерия Брюсова получал в те годы 1 рубль 31 копейку за день работы. Примерно вдвое меньше, чем любой из молодоженов. Фунт хлеба стоит 4 копейки. К слову, Блок всю жизнь очень любил есть хлеб.

В письмах Блока отцу постоянно звучат слова благодарности за финансовую помощь. Декабрь 1900 года: "Милый папа! Благодарю Вас за переданные мне дядей Петей 250 рублей, которые я получил вчера". Декабрь 1904 года: "Милый папа. Большое спасибо за присланные Вами сто рублей, которые пришлись очень кстати". Март 1905 года: "Милый папа. Получение денег от Вас было для меня совсем неожиданным и очень приятным сюрпризом. Конечно, очень благодарю Вас за них... В последнее время денег становилось очень мало — пришлось делать штатское платье и пр. Впрочем, когда я наконец решился принять меры к добыче денег, мне это удалось почти сразу".

Спрос на стихи

В 1905 году Александр Блок начинает зарабатывать самостоятельно. И зарабатывать очень неплохо. Первый гонорар он получил от редактора издательства "Гриф" Соколова. Тот заплатил ему за публикацию 15 стихотворений в альманахе "Гриф" и за первый сборник стихов "Стихи о Прекрасной Даме" 50 рублей. Столько же Блок получил и за публикацию стихов в журнале "Вопросы жизни". В журнале ему предложили сотрудничать дальше — писать не только стихи, но и рецензии, статьи о других поэтах.

С каждым годом спрос на стихи Блока становится все выше, а число желающих их печатать все больше. Из письма матери, 1907 год: "Сейчас ушел приходивший второй раз редактор нового журнальчика "Луч", который кланяется чуть ли не в пояс, говорит на каждую фразу "спасибо" и оставляет денежные авансы. За "Балаганчик" только в Москве... я получил 72 р. 6 коп. (за четыре спектакля собрали около 5500 р.). Так что денежные дела благополучны, хотя "Золотое руно" до сих пор не посылает гонорара".

Год спустя Блок хвастается матери: "Денег опять довольно много, сейчас лежит рублей 250 уже в столе". В том же году он договаривается со своим другом Евгением Ивановым о дорогостоящей покупке: "Ах да, велосипед Dux очень хочу купить, но вот что: не могу заплатить 1 октября 40 рублей. Если бы можно было назначить первый взнос не позже 15-го, то куплю непременно. А по приезде сразу денег не будет: все уже пропито. Как хорошо не пить ни капли — все совсем по-новому. Хотя признаюсь, что иногда не прочь". На велосипед деньги все-таки нашлись. После покупки Блок часто совершал велосипедные прогулки по окрестностям Санкт-Петербурга в компании Иванова.

Став популярным, Блок получил возможность самостоятельно устанавливать ставку гонорара. В ноябре 1915 года Блок пишет редактору газеты "Русское слово" Федору Благову: "Лучшее, что у меня есть сейчас,— небольшая поэма "Соловьиный сад", я работал над ней почти два года, но ее еще надо отделать в мелочах и переписать. Если вас не смутит то, что поэма совсем не касается злобы дня, что размер ее — 148 стихов (разделенные на семь глав) и что я хотел бы получить за нее 300 рублей,— то позвольте предложить ее Вам для рождественского номера "Русского слова"". Судя по тому, что поэма была опубликована в рождественском номере, Благов принял условия Блока.

Издатель Пашуканис за полное собрание стихотворений Блока обещает выплатить 3375 рублей, правда частями. К маю 1917 года Блок успел получить более половины этой суммы, которая из-за бешеной инфляции на глазах превращалась из гигантской в смехотворную.

Кутеж и декаданс

Поэт-символист Владимир Пяст вспоминал, как Блок ему однажды признался: "Когда видишь все это кругом, эту нищету и этот ужас, в котором задыхаешься, и эту невозможность, бессилие переменить что-либо в этом, когда знаешь, что вот какими-нибудь пятьюдесятью рублями ты можешь сделать для кого-нибудь доброе, действительно доброе дело, но — одно, а, в общем, все, останется по-прежнему,— то вот берешь и со сладострастием, нарочно тратишь не пятьдесят, а сто, двести на никому, а меньше всего себе, не нужный кутеж".

Блоку нравится то, что не рекомендуют и запрещают врачи. Крепкий чай, вино, острое. Из дневника Блока 1911 года: "...шампанское, устрицы, вдохновения, скука; не жалуюсь, но и не доволен". Из дневника 1912 года: "Придется сегодня где-нибудь есть, что, увы, сопровождается у меня пьянством". Блок балует жену: "Вечером принес Любе, которая сидит дома в уюте, горлышко побаливает, шоколаду, пирожного и забав — фейерверк: фараоновы змеи, фонтаны и проч.".

Кутеж. Декаданс. Из дневника Блока 1911 года: "Ночь глухая, около 12-ти я вышел. Ресторан и вино... Акробатка выходит, я умоляю ее ехать. Летим, ночь зияет. Я совершенно вне себя. Тот ли лихач — первый или уже второй,— не знаю, ни разу не видал лица, все голоса из ночи. Она закрывает рот рукой — всю ночь. Я рву ее кружева и батист, в этих грубых руках и острых каблуках — какая-то сила и тайна. Часы с нею — мучительно, бесплодно. Я отвожу ее назад. Что-то священное, точно дочь, ребенок. Она скрывается в переулке — известном и неизвестном, глухая ночь, я расплачиваюсь с лихачом".

Похожую историю, к слову, можно прочесть в очерке Максима Горького: "В ресторане "Пекарь" барышня с Невского рассказала мне:

— Это у вас книжечка того Блока, известного? Я его тоже знала, впрочем — только один раз. Как-то осенью, очень поздно и, знаете, слякоть, туман, уже на думских часах около полуночи, я страшно устала и собиралась идти домой,— вдруг, на углу Итальянской, меня пригласил прилично одетый, красивый такой, очень гордое лицо, я даже подумала: иностранец. Пошли пешком,— тут, недалеко, по Караванной, десять, комнаты для свиданий... Пришли, я попросила чаю; позвонил он, а слуга — не идет, тогда он сам пошел в коридор, а я так, знаете, устала, озябла и заснула, сидя на диване. Потом вдруг проснулась, вижу: он сидит напротив, держит голову в руках, облокотясь на стол, и смотрит на меня так строго-строго — ужасные глаза!.. "Ах, извините, говорю, я сейчас разденусь". А он улыбнулся вежливо и отвечает: "Не надо, не беспокойтесь". Пересел на диван ко мне, посадил меня на колени и говорит, гладя волосы: "Ну, подремлите еще!" И — представьте же себе! — я опять заснула, — скандал!.. Он так нежно покачивает меня, и так уютно с ним, открою глаза, улыбнусь, и он улыбнется. Кажется, я даже и совсем спала, когда он встряхнул меня осторожно и сказал: "Ну, прощайте, мне надо идти". И кладет на стол двадцать пять рублей. "Послушайте, говорю, как же это?" Конечно, очень сконфузилась, извиняюсь,— так смешно все это вышло, необыкновенно как-то. А он засмеялся тихонько, пожал мне руку и — даже поцеловал. Ушел, а когда я уходила, слуга говорит: "Знаешь, кто с тобой был? Блок, поэт — смотри!" И показал мне портрет в журнале,— вижу: верно, это он самый. "Боже мой, думаю, как глупо вышло!""

Муля и его "Алконост"

В 1917 году владелец переплетной мастерской Самуил Миронович Алянский (для друзей просто Муля) решил освоить новое дело. Вместе с товарищем по гимназии Василием Васильевым он открыл в Петрограде книжную лавку. Вскоре выяснилось, что наибольшим спросом пользуются стихи поэтов-символистов, а особенно — Александра Блока. Вот только непонятно было, где купить поэтические сборники Блока. Начинающие книготорговцы нашли прекрасное решение проблемы — обратиться к автору. Муля позвонил Блоку по телефону, поэт позвал его в гости. Визит состоялся 14 июня 1918 года. Из записной книжки А. Блока: "Пришел молодой человек и купил моих книг — 20 за 200 рублей".

Из воспоминаний Алянского: "Через две недели три тысячи экземпляров поэмы "Соловьиный сад" были готовы. Я нагрузил мешок книгами, пристроил его за спину, уселся на велосипед и развез тираж "Соловьиного сада" по книжным магазинам Литейного проспекта. А еще неделю спустя расплатился с типографией. Наступил щекотливый момент — надо было рассчитаться с автором. Блок долго отказывался от гонорара и, наконец, назвал ничтожную сумму. После долгих споров мы помирились на том, что чистую прибыль поделим поровну. Сумма получилась небольшая, но этим заработком я гордился".

Так родилось издательство "Алконост". После выхода в свет "Соловьиного сада" Алянский стал встречаться с Блоком чуть ли не каждый день. Две трети выпущенных "Алконостом" книг — стихи Блока.

Чаевые Блока

В голодные революционные дни 1917 года гонораров начинает не хватать на жизнь. В мае 1917 года Блоку удается устроиться на постоянную работу. Да какую! После Февральской революции Временное правительство создает Чрезвычайную следственную комиссию для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц как гражданского, так военного и морского ведомств. Комиссия выпускает стенографические отчеты, главным редактором которых выступает Блок. За эту работу Блок получает, по его собственным словам, "министерское жалованье" — около 600 рублей в месяц.

В записных книжках того времени читаем: "Перерыв. Чай. Очень хорошая сегодня, красивая стенографистка. Четыре стенографистки получают 25 рублей в час, и жалуются, что нигде так мало не платят".

Должность перестает существовать вместе с Временным правительством. Но и после октябрьского переворота Блоку удается найти несколько источников заработка. Точнее, не заработка, так как деньги перестали что-то значить, а пропитания. Мест, где выдают продовольственные пайки.

Поэт Всеволод Рождественский вспоминал о том, как работал вместе с Блоком в издательстве "Всемирная литература", основанном Максимом Горьким. "В нашем издательстве, как и в каждом советском учреждении той поры, существовал "хозяйственник", занимавшийся мелкими бытовыми вопросами — статьей для полуголодных 1919-1920 годов немаловажной. Это место занимала многим памятная Роза Васильевна, существо неопределенного возраста и необъятных размеров".

Однажды в день получения гонорара Роза Васильевна подозвала Блока: "Александр Александрович, а я для вас приготовила сюрприз! Вы посмотрите только! Это чай! Самый настоящий чай, довоенного образца. Фирмы "Высоцкий и сыновья". И всего только двадцать тысяч на керенки! Отдаю себе в убыток. Только для вас". Блок был очень доволен покупкой. Но когда он распечатал упаковку, то обнаружил под ней вторую. Под второй — третью. И так далее. Когда вся обертка была снята, то выяснилось, что чаю хватит от силы на одну заварку. Когда Блок высказал Розе Васильевне свое возмущение, та ответила: "Ай, ай, Александр Александрович! Такой ученый человек, и такой еще ребенок. Надо было смотреть, что покупаешь. Мыслимо ли это дело, чтобы настоящий чай продавался за двадцать тысяч осьмушка, когда ему на рынке твердая цена сто тысяч? Что же я, по-вашему, враг своему делу?"

Наряду с Незнакомкой и Прекрасной Дамой среди женщин, воспетых Блоком в стихах, присутствует и Роза Васильевна. Вот эти строки:

Нет, клянусь, довольно Роза

Истощала кошелек!

Верь, безумный, он — не проза,

Свыше данный нам паек.

В борьбе за хлеб

В марте 1918 года в газете партии левых эсеров "Знамя труда" впервые публикуется поэма Блока "Двенадцать". Осенью того же года она выходит в "Алконосте" отдельным изданием с иллюстрациями Юрия Анненкова. Сначала тиражом 300 экземпляров (нумерованных, по предварительной подписке). Успех был такой, что книга была допечатана массовым тиражом 10 тыс. экземпляров. Публикацию в газете левых эсеров Блоку припомнят. В период окончательной ликвидации этой партии большевиками в феврале 1919 года поэт три дня просидел под арестом в здании Петроградской ЧК.

Несмотря на популярность "Двенадцати", зарабатывать на пропитание поэту приходилось не своими стихами. Блок получал паек в издательстве "Всемирная литература". Еще один — как председатель Директории (художественный руководитель) Большого драматического театра. Еще он выступал перед спектаклями для красноармейцев, рассказывая публике, о чем будет спектакль. Порой что-то перепадало от журнала "Красный милиционер".

Дневниковые записи фиксируют окружающий Блока кошмар. 29 июня 1918 года: "Неудачный день. Украли деньги из кармана". 21 июля: "Хлеба нет с Пасхи. Не сеют (съели). Красноармейцы говорят, что то, что есть, будут делить (но нет почти ничего). Едят тухлую капусту и тухлую соленую рыбу". 21 августа: "Как безвыходно все. Бросить бы все, продать, уехать далеко — на солнце, и жить совершенно иначе". 1919 год. 20 августа: "Матросы угрожают занять квартиру". 15 сентября: "В Смольный к Ионову (письмо о квартире). Письмо Зиновьеву; его резолюция: "Прошу оставить квартиру Ал. Блока и не вселять никого""... 16 сентября: "Вечером пришел матрос с подругой, смотрел "12" и решил освободить квартиру". 1920 год. 18 февраля: "Переноска мебели. Матрос приходил с женой смотреть". 23 февраля: "Переезжаем... Ночевали на новой квартире".

На новой квартире Блока как-то навестил писатель Павел Сухотин: "Я попал в уплотненную квартиру Блока, за маленький стол с самоваром, черным хлебом, маслом и большой грудой папирос, которыми особенно старательно угощал меня Александр Александрович, говоря:

— Курите, курите, у меня их очень много, теперь я продаю книги, и вот, видите, и масло и папиросы. Я утешаюсь тем, что многое в наших библиотеках было лишним и заводилось так себе — по традиции.

И сказал он это без всякого раздражения или злобы, а тоже почти весело".

Блок мог притворяться перед гостями, но семье постоянно не хватало еды. Из воспоминаний Любови Блок: "Полетело на рынок содержимое моих пяти сундуков актрисьего гардероба! В борьбе за "хлеб насущный" в буквальном смысле слова, так как Блок очень плохо переносил отсутствие именно хлеба, наиболее трудно добываемого в то время продукта. Я не умею долго горевать и органически стремлюсь выпирать из души все тягостное. Если сердце сжималось от ужаса, как перед каким-то концом, когда я вырвала из тщательно подобранной коллекции старинных платков и шалей первый, то следующие упорхнули уже мелкой пташечкой. За ними — нитка жемчуга, которую я обожала, и все, и все, и все...

Я пишу это очень нарочно: чем мы не римлянки, приносившие свои драгоценности выхоленными рабынями руками, а мы и руки свои пожертвовали (руки, воспетые поэтом: "Чародейную руку твою...".— "Деньги"), так как они погрубели и потрескались за чисткой мерзлой картошки и вонючих селедок; их запах, их противную скользкость я совершенно не переносила и заливалась горькими слезами, стоя на коленях, потроша их на толстом слое газет, на полу, у плиты, чтобы скорее потом избавиться от запаха и остатков. А селедки были основой всего меню".

В начале 1920 года поэт тяжело заболел. Подострый септический эндокардит. В эпоху, когда не было антибиотиков, вылечить болезнь было невозможно.