Современная модель инвестирования в благотворительность в России перестает удовлетворять бизнес и бизнес-структуры, полагают авторы исследования центра социального проектирования «Платформа». Они отмечают, что благотворительные фонды не могут увеличить поток средств от таких инвесторов и стимулировать приход в отрасль новых людей, так как законодательство в этой области не менялось долгие годы. В свою очередь, доноры, которых, по мнению исследователей, перестала устраивать модель «дойной коровы», претендуют на расширение своей социальной роли.
Фото: Елена Горбачева, Коммерсантъ / купить фото
Эксперты центра «Платформа», проанализировав «тенденции, риски и возможности» благотворительности в России, отмечают стагнацию институтов благотворительности в области институционального инвестирования, замедление притока в эту сферу новых людей и структур. Доклад «Филантропия на пороге системности» подготовлен на базе серии экспертных интервью, в качестве экспертов были приглашены учредители и руководители благотворительных фондов различного масштаба, представители федеральных и региональных бизнес-структур и регуляторов, эксперты отрасли. Так, один из участников исследования (имена их не разглашаются), топ-менеджер ассоциации, заявил, что в последнее время в благотворительности «нет роста по юридическим лицам»:
«Число компаний, занимающихся социальным инвестированием, почти не растет. Почему? Три гипотезы: должно смениться поколение; не работают экономические мотиваторы; неадекватна коммуникация бизнеса и власти».
При этом эксперты отмечают рост неинституциональной благотворительности, например, фандрайзинговых организаций.
Анализируя историю благотворительности в России с 1990-х годов, авторы исследования отмечают, что в то время «происходил быстрый сброс социальных обязательств государством и бывшими советскими предприятиями»: «Характер психологической травмы, нанесенной обществу, определил код развития благотворительности. Самой очевидной тематикой была помощь незащищенным слоям населения». Тогда «в открывшуюся страну» пришли иностранные гуманитарные фонды, но они «не могли заменить в социальной сфере государство». Далее в социальную сферу стал вкладывать средства появившийся в России крупный бизнес: «Его непосредственными мотивами были как оптимизация налоговой нагрузки, так и участие в формировании политической повестки». В 2000-х годах продолжали работать иностранные фонды, появлялись первые российские фонды, крупный бизнес тестировал международные стандарты социальной ответственности и нефинансовой отчетности, появились первые частные инвесторы. С 2012 года законом об «иностранных агентах» государство закрепило свои «запретительные функции» и «одновременно взяло на себя роль инвестора». «Появились президентские, региональные, московские гранты… Государство рассматривало себя и как идеолога благотворительности, например активно поддерживая волонтерство»,— отмечают авторы исследования. В это же время к инвестированию в социальные проекты были подключены госкомпании: «В регионах своего присутствия они начинают замещать собой государство в решении социальных вопросов».
«Исследование показывает, что российская благотворительная сфера прошла серьезный путь, сформировалась, показала интересные практики — и при этом уперлась в собственные ограничения,— заявил гендиректора центра ''Платформа'' Алексей Фирсов.— Для того чтобы увеличить приток средств и эффективность проектов, надо сделать ревизию базовых оснований».
Например, «отказаться от примитивной модели ''донор — реципиент'', стремиться к созданию более сложной и партнерской экосистемы, научиться реально просчитывать эффект проектов, преодолев в себе гуманитарный снобизм, научиться работать с неинституализированными группами, менять нормативную базу».
В настоящее время, отмечают авторы исследования, страна «находится перед серьезными социальными вызовами, с которыми государство самостоятельно не справляется». В частности, как пояснили в центре «Платформа», имеются в виду «изменения пенсионной системы, падение уровня жизни, централизация образования и медицинской сферы, необходимость профессиональной переориентации для значительной части населения, драма малых городов». Инвесторов «все меньше удовлетворяет роль доноров в классическом смысле дойной коровы», а благотворительная сфера «в России столкнулась с порогом системности, который ей предстоит преодолеть».
По экспертным оценкам, притока средств не происходит: «Причина здесь не только в макроэкономической ситуации, но и в том, что бизнес, готовый инвестировать, зачастую не видит предложений, которые соответствовали бы его логике и мотивации… Готовность к социальному инвестированию фиксируется и со стороны общества, обычных граждан, но они также не находят адекватной инфраструктуры для этого».
«Требуется готовность выйти за периметр целевой поддержки отдельных групп и лоббировать изменения правил игры в социальной сфере — влиять на законодательство и другие формы регулирования, развивая социальную инфраструктуру для целевых групп и меняя их положение системно»,— рекомендуют авторы благотворительным фондам. В отношении доноров рекомендуется активное использование инструментов сетевых коммуникаций, что «позволяет предложить обществу и бизнес-донорам роли соавторов концепции проекта и партнеров в их реализации». Бизнес, попробовав работать с фондами как с операторами, часто отказывается от этой модели, не получая должной отчетности и не понимая уровня эффективности затрат, отмечают авторы. Вынужденное решение о создании собственных фондов повышает общие издержки. «Чтобы с уходом инвестора ситуация не скатилась к исходной точке, важно, чтобы запущенные процессы могли поддерживать сами себя»,— пояснили авторы исследования корреспонденту “Ъ”.
Комментируя выводы исследования, президент благотворительного фонда поддержки слепоглухих «Со-единение» Дмитрий Поликанов подтвердил “Ъ”, что законодательство несовершенно «именно с точки зрения привлечения новых источников в благотворительные фонды» и требует анализа. В частности, международных практик. Он привел в пример ситуацию в США, где инвестор благотворительного фонда получает налоговые льготы и «еще небольшой доход», а также распространенную на Западе «практику завещаний»: «У нас эта тема слабо развита, и к ней боятся подступаться, так как это некая серая зона». Он напомнил, что ВЭБ «собирается развивать тему облигаций — люди покупают облигации, получая фиксированный доход на купон, но при этом средства идут на решение социальных проблем и развитие социального предпринимательства». Господин Поликанов отметил, что «многие крупные компании, у которых большие социальные программы, часто страдают от того, что их не упоминают, например, в СМИ»: «Мы несколько раз поднимали этот вопрос, и ФАС делала разъяснения, что это не реклама».
«Мы считаем, что для вовлечения большего количества инвесторов в практическую деятельность нужно не столько работать с законодательством, сколько повышать социальную роль филантропов, давать им возможность признания,— заявила сооснователь и президент ''Рыбаков Фонда'' Екатерина Рыбакова.— И не нужно подозревать людей, инвестирующих время и средства, в пиаре и саморекламе».
У гендиректора Благотворительного фонда Елены и Геннадия Тимченко Марии Морозовой нет «ощущения, что из отрасли уходят деньги»: «Мы ведем темы, связанные со старшим поколением, социокультурным развитием малых территорий, детскими спортивными проектами и профилактикой социального сиротства. По каждой из этих тем у нас есть грантовый конкурс — это прекрасный инструмент, чтобы почувствовать сочетание спроса и предложения, и в этом смысле мы не чувствуем увеличения давления по этим темам». Она предположила, что это говорит и об «активном развитии Фонда президентских грантов, который сейчас является основным ресурсом донорских средств». По ее словам, у фонда «есть возможности с точки зрения донесения своих позиций до тех, кто принимает решения»: «Есть общественные советы при всех ключевых ведомствах, а также другие экспертные площадки».