концерт балет
В "Новой опере" Фонд Галины Улановой провел гала-концерт "Галине Улановой посвящается...", приуроченный к пятой годовщине смерти балерины. На взгляд ТАТЬЯНЫ Ъ-КУЗНЕЦОВОЙ, посвящение было довольно непрезентабельным, в чем, по мнению устроителей и публики, оказался виноват министр Швыдкой.
Зал "Новой оперы" ломился от публики: почтить память балерины пришли и ее поклонники с многолетним стажем, и приверженцы Владимира Васильева (председателя фонда, устроителя и режиссера концерта), и просто светская публика. В кулуарах возмущались Большим театром, не только не давшим под концерт свою сцену, но и вообще отстранившимся от участия в работе фонда. И хотя среди участников гала-концерта оказалось немало солистов Большого, основная нагрузка легла на плечи хозяев: колобовского хора и оркестра и Имперского балета Гедиминаса Таранды, прописавшегося в "Новой опере".
Имперский балет даже не "осетрина второй свежести". Но вряд ли кордебалет и сцена Большого могли бы повлиять на качество зрелища — уж больно своеобразно оно было срежиссировано. Основная мысль нехитрая: представить на сцене лучшие роли из репертуара Улановой. Таковых насчитали пять — Аврора, Одетта, Умирающий лебедь, Жизель и Джульетта.
Джульетту Владимир Васильев предпочел показать свою, а не Леонида Лавровского, которую танцевала Уланова. Автора понять можно — его балет в Москве не идет, и хореографу, конечно, обидно. Для демонстрации "Ромео и Джульетты" прибыла литовская балетная труппа, а оркестр и балет поменялись местами — как положено по васильевскому спектаклю. То есть оркестр сидел на сцене, а артисты танцевали на перекрытой оркестровой яме и еще на лестничной площадке, зависшей над оркестром. Беда в том, что дайджест из "Ромео" завершал гала. Так что всем выступающим пришлось приноравливаться к узкому подиуму оркестровой ямы, что внесло дополнительную сумятицу в и без того нестройные ряды танцующих.
Нестройными они были оттого, что традиционные па-де-де режиссер Васильев превратил в некие комиксы из большой классики, наскоро обставив танцы солистов манипуляциями хилого кордебалета Имперского балета. Может, такое проканало бы где-нибудь в глубинке в качестве просветительской акции. Но в Москве разодранная в клочья "Спящая" (в вальсе цветов участвовали 6 пар вместо 24, в антре выходила одна балерина, в адажио другая, вариацию бацала уже третья, а на апофеоз вместо короля Людовика XIV с колосников спускалась фотография балерины Улановой) выглядела наивной, чтобы не сказать резче, профанацией. Вторые акты "Жизели" и "Лебединого" тоже подверглись соответствующей обработке.
То ли от непривычных условий, то ли от нехватки репетиций, но танцевали все неудачно. Обычно стабильные солисты Большого Марианна Рыжкина и Дмитрий Гуданов бодро заваливали вращения в па-де-де на музыку Обера. Танцовщик еле чесал заноски в entrechat-six — как какой-нибудь шестиклассник под конец экзамена. Балерина оптимистично отмахивала диагональ releve невыворотной ногой — вроде хорошей домохозяйки, отважившейся на генеральную уборку. Ученица Галины Улановой Нина Семизорова при поддержке мужа Марка Перетокина не без труда и провинциальной аффектации исполнила адажио Одетты, "вздыхая" не только руками, но и полной грудью. Гости из Мариинки Дарья Павленко и Леонид Сарафанов оконфузились с "Жизелью". Субтильный жеманный танцовщик не выжимал балерину в верхних поддержках и еле таскал в арабесках. Балерина грохотала на прыжках, как почетный караул на брусчатке Красной площади. Нину Ананиашвили с ее "Умирающим лебедем" закинули танцевать на лестничную площадку над оркестром. Ног ее видно не было, но тут уж не до художеств: когда госпожа Ананиашвили, запрокинув голову к колосникам, стала пятиться к пропасти, дыханье сперло вовсе не от жалости к раненому лебедю.
Впрочем, танцы живых артистов оказались малоинтересной прелюдией к главному происшествию вечера. После изрядно затянувшегося "Ромео", которого отчасти спасла хорошая балерина и незаурядная актриса Эгле Шпокайте, публике показали мини-фильм об Улановой — документальную нарезку из фотографий, танцев, репетиций, поклонов. Зал, благоговея, встал. И тут на краю сцены возник министр культуры с микрофоном. При виде главного гонителя Владимира Васильева (а именно господину Швыдкому приписывают скандальное по своей торопливости увольнение хореографа с поста худрука Большого театра) размякшие балетоманы мигом преобразились в агрессивных демонстрантов. Крики "Позор!" и "Уходи со сцены!" смутили даже видавшего виды министра. Он поспешил выразить сожаление, что этот вечер не состоялся на сцене Большого (хотя, казалось бы, чего тут жалеть?), и конфузливо добавил, что "не по вине министра". "Кого же еще?" — злорадно завопила публика. Господин Швыдкой выпад проигнорировал, но, уже сбегая со сцены, добавил, что "место Галины Сергеевны и Фонда Улановой — в Большом театре".
Вряд ли из этого следует, что Владимир Васильев вместе с фондом теперь пропишутся на Театральной площади. Но реванш за давнюю обиду экс-худрук Большого взял с лихвой. В этом, видимо, и состоял смысл поминовения усопшей.