ВЛАДИМИР Ъ-ЯНКИЛЕВСКИЙ ответил на вопросы Ъ.
— Вы действительно считаете себя абстракционистом или вы все же вписываете себя в какой-то другой раздел истории искусства?
— Моя работа всегда подразделялась на несколько уровней. И в самом глубинном уровне всегда лежала абстракция. Представьте себе человека, у которого есть скелет, нервная система, мышцы, кожа, пиджак, пальто... То, что я делаю, это такая одетая фигура, но ее всегда можно раздеть. Абстракция — это скелет работы. Но скелет с нервами.— А к какой линии абстракционизма вы бы себя отнесли?
— Я себя не соотношу ни с одним известным видом абстракции. Это мой персональный, личный язык, он родился из понимания того, что для меня элементы языка не являются символами. Важны не сами элементы языка, а то, что между ними происходит, это и есть жизнь произведения. В этом смысле мне все равно — делать вещи абстрактные или фигуративные.
— Самые опознаваемые ваши произведения — монументальные полотна, полиптихи — на выставке в "Сэме Бруке" не представлены. Они не вписываются в рамки "абстракции" или они просто не помещаются в этой галерее?
— Я начинал с монументальных вещей. В Манеже я показал шестиметровую вещь "Атомная станция", которую я сделал еще в 1962 году. Сейчас она находится в "Людвиг-музеуме" в Кельне. Я делал ее в маленькой комнате, где на стену помещалась только одна часть этого пентаптиха. Я собирал их в голове мысленно и первый раз увидел ее целиком в Манеже. Я был так счастлив, когда впервые увидел свое произведение целиком, что все остальное отошло на второй план. Пришел Хрущев, чего-то орал, а я просто смотрел на свою работу.