В Кремле назвали неприемлемой увязку новых антироссийских санкций с «делом Скрипалей» — таким образом Москва отреагировала на решение Вашингтона ввести новые ограничения из-за инцидента в Солсбери. Ситуацию в беседе с ведущим «Коммерсантъ FM» Петром Косенко прокомментировал политический обозреватель телеканала «Дождь» Константин Эггерт.
Фото: Дмитрий Коротаев, Коммерсантъ / купить фото
— Насколько вероятен именно жесткий сценарий развития событий? Стоит ли ожидать реального воплощения этих обещаний?
— Условиями того, чтобы следующий набор санкций не был введен, является, например, допуск Российской Федерацией инспекторов на объекты, где, как подозревается, производится химическое оружие; Москва должна дать официальные гарантии, что не будет больше применять химическое оружие. Фактически все это невозможно. Кремль не признает, что имеет какое-то отношение к нападению в Солсбери, и, конечно, никоим образом на американские требования отвечать не будет.
— Это напоминает знаменитую историю про «Перестали ли вы пить коньяк по утрам?» — действительно реальных доказательств причастности Москвы к отравлению Скрипалей не было предоставлено. И в этом заключается самая большая проблема.
— Как считают в Лондоне и в Вашингтоне, косвенных доказательств более чем достаточно. Более того, последние сообщения британской прессы были о том, что идентифицированы подозреваемые в нападении на Скрипалей, теперь идентифицировано лучше и вещество, которым отравилась вот эта пара безработных буквально в начале июля. Поэтому мне кажется, что здесь уже речь идет только о том, чтобы соответствовать определенным, скажем так, этапам, прописанным в законодательстве.
В законе о противодействии использованию химического и бактериологического оружия, принятом в 1991 году, говорится: сначала против страны применяются санкции более низкого уровня, затем от нее требуют, чтобы она предоставила доказательства, что она больше так вести себя не будет, и через 90 дней вводятся более серьезные санкции. Они вводились уже в отношении, например, Северной Кореи и Сирии.
Поэтому, на мой взгляд, поскольку Москва однозначно ответит «нет» на первую серию условий, уже в ноябре-декабре санкции будут расширены. И они действительно, возможно, коснутся, например, самолетов «Аэрофлота» — такое бывало и раньше, в советские времена, но не было связано с химическим оружием. То есть страна наказывается за то, что она использовала своего воздушного перевозчика, как подозревают в Лондоне, для перевозки химических веществ.
— Есть ли у Москвы возможность сейчас более или менее адекватно ответить на эти санкции, раз мы пришли к выводу, что никто никому на уступки не пойдет?
— Нет, на мой взгляд, адекватного ответа быть не может. Единственное, что есть, так сказать, в запасе у Москвы потенциально — это действительно несет удар по Соединенным Штатам — отказ от сотрудничества в программе поставок ракетных двигателей для американской космической программы. Однако это такая обоюдоострая штука, потому что это ударит и по российским производителям, так что здесь думать придется довольно долго. Наверное, в теории Россия может пойти на симметричный ответ — например, если Соединенные Штаты понизят уровень дипломатического представительства, то есть отзовут посла, и на его месте будет сидеть временный поверенный, то Россия, может быть, может даже закрыть какую-то дипломатическую миссию еще американскую, хотя мне непонятно, какую уже теперь можно закрывать.
— Но мы уже это проходили, за последний год целый виток был дипломатических колкостей.
— Да, поэтому я и говорю, что адекватных мер у России нет. Но не стоит забывать, что эти санкции, введенные в связи с делом Скрипалей, идут параллельно с процессом, который, видимо, начнется в конце августа или начале сентября — рассмотрение нового пакета санкций, предложенного группой сенаторов, как демократов, так и республиканцев, которые должны наказать Россию за вмешательство в американские выборы. Параллельно, получается, развивается два трека санкций.
— К каким последствиям все это может привести? К чему мы придем в конце года?
— Сегодня есть реальный риск, что российско-американские отношения вплывут в 2019 год в состоянии, наверное, близком к тому, что было во время Берлинского кризиса 1961 года, когда речь шла де-факто о войне между Россией и Соединенными Штатами. О войне речи не идет, но весь антураж отбрасывает нас уже не в 70-е годы и не в 60-е, а скорее вот в период, может быть, даже конца 40-х — середины 50-х годов.
И при этом надо учитывать, что, поскольку Россия значительно более серьезно привязана к глобальной экономике сегодня, чем когда бы то ни было был Советский Союз, удар по экономике, особенно если будет принят сенатский пакет санкций, будет очень серьезным.
Здесь в конечном счете силы оказываются неравны, потому что глобальная резервная валюта — это все-таки не рубль, а доллар. И, например, если попадут под действительно жесткие санкции российские банки — Сбербанк или ВТБ, — и им будет отказано в расчетах в долларах, это может привести к серьезной банковской панике в России.
Я думаю, что эта мера будет рассматриваться очень серьезно, и нет гарантий, что ее примут. Но в том, что новый пакет будет параллельно вот с этим «химическим» пакетом довольно серьезно бить по российской экономике, по поставкам технологий, например, в Россию, у меня сомнений нет. И я пока не вижу никакого выхода из этого кризиса.
Достаточно будет одному российскому IP-адресу «засветиться» где-нибудь в какой-нибудь кампании по продвижению какого-нибудь кандидата или по борьбе с выдвижением какого-либо кандидата на ближайших промежуточных выборах в Конгресс — это будет расценено как вмешательство Москвы. Сегодня климат такой, что никто уже не будет слушать никакие объяснения. Атмосфера совершенно безбрежного недоверия и, в общем, такой действительно второй холодной войны налицо. Более того, можно сказать еще одну вещь: на всех каких бы то ни было результатах — мы твердо не знаем, о чем говорили Трамп и Путин в Хельсинки — сегодня поставили крест.