В Монпелье закончился полумесячный танцевальный марафон: старейший, 38-й по счету фестиваль современного танца побил несколько собственных рекордов. Рассказывает Татьяна Кузнецова.
В «Головокружительном упоении точностью» голову кружила не точность, а упоение испанских солистов
Фото: Jesus Vallinas
После финального представления фестиваль столицы Лангедока, в которой всего-то 257 тыс. жителей, не считая курортников и студентов, гордо отчитался в цифрах: 35 тыс. зрителей, 95% посещаемости, €450 тыс. выручки от продажи билетов, 29 хореографов, 12 стран-участников, 16 созданных для фестиваля спектаклей, которые уже ангажированы на гастроли. По посещаемости и креативности нынешний Montpellier Danse побил собственные рекорды, доказав, что интерес к современному танцу не ослабевает, несмотря на очевидную творческую усталость этого направления в целом и его лидеров в частности. Потому что на пути современного танца возможны самые неожиданные виражи.
Одна из главных сенсаций: возродилась Compania Nacional de Danza, главная классическая труппа Испании, основанная почти 40 лет назад, в 1990-м превращенная хореографом Начо Дуато в авторский театр и захиревшая после его увольнения в 2010 году. Ее теперешний арт-директор Хосе Мартинес, экс-этуаль Парижской оперы, за восемь лет титанического труда превратил руинированную труппу, еще в прошлом веке забывшую о пуантах и классической выправке, в живой организм, готовый переварить самую сложную хореографию ХХ–ХХI веков — от неоклассика Баланчина до неореалиста Ингера. В афише испанцев есть даже классический «Дон Кихот», однако в Монпелье они привезли «Вечер Форсайта» — балеты боготворимого Мартинесом хореографа доминируют в репертуаре труппы, позволяя ей продемонстрировать свои лучшие стороны. Исполняя Форсайта, испанцы демонстрируют феерическую самоотдачу, а солисты — еще и отменную технику: хореограф, лишенный собственной труппы, обрел в них преданных и знающих хранителей своего наследия. Но и Форсайт выручил многострадальную, не имеющую в Мадриде своего театра Compania Nacional de Danza: во многом благодаря ему воспрянувшая телом и духом труппа превратилась в активного конкурентоспособного игрока на европейском балетном рынке.
Положим, в открывшем программу стремительном и в буквальном смысле сногсшибательно виртуозном шубертовском «Головокружительном упоении точностью» (1986) российские зрители со стажем, помнящие пятерых изумительных солистов Мариинского театра, найдут к чему придраться. Можно упрекнуть испанских премьеров в корявости формы, замаскированных технических срывах и отсутствии академической выучки. Но упоение в них было, причем чисто пушкинское — «бездны мрачной на краю», когда танец превращается в смертельно опасную игру, а эмоциональное напряжение ее участников накрывает зрительный зал поверх безопасного барьера рампы.
Нечасто исполняемый «Enemy in the Figure» (1989) на музыку Тома Виллемса поражает и сегодня. Безбрежный арсенал движений, обжигающий темпо-ритмическими контрастами — от томной «расчлененки» contemporary dance до неистовых и совершенно классических пируэтов и шене. Кружащий голову симультанный принцип организации пространства — не знаешь, кто из 11 автономно танцующих артистов ведет сейчас первую скрипку, за кем следить, чтобы не потерять нить хореографического действия. Пришпоривающие воображение метафоры вроде изогнутой фанерной стены, диагональю рубящей сцену, гуляющего по сцене прожектора, внезапно погружающего в темноту полтела артиста, или протянутого между танцовщиками каната, волны которого обозначают то ли пульсацию жизни, то ли волю невидимого кукловода. Прихотливо пляшущие тени, умножающие количество действующих лиц, самоиграющие костюмы из ярусов разлетающейся при вращениях бахромы, сбивающие с толку сочленения несочетаемых па, тотальный азарт трюкового финала — новейшие достижения современных авторов выглядят школярскими штудиями рядом с этим идеально просчитанным хаосом, бушующим в пограничье между светом и тьмой.
Но доминантой программы, безусловно, оказался грандиозный многолюдный «Artifact Suite» — альфа и омега классической эпохи Форсайта (свой гигантский четырехчастный балет 1984 года на музыку Баха и Эвы Кроссман-Хехт сократил до сюиты сам хореограф в 2004 году) — выглядел не только безупречно стройно, но и абсолютно современно.
В нем Форсайт впервые произвел опыт над «субъектом восприятия» — зрителем: в разгар танцевального действия занавес внезапно падает, доверяя воображению смотрящего дорисовать недостающую часть дуэта.
Прием и сегодня выглядит рискованным: французская публика ахает и шушукается, полагая, что случилась накладка, и соображает, что к чему, лишь к третьему обрушению завесы. К слову, постановку «Artifact» анонсировал в будущем сезоне московский Большой театр, и не факт, что он перетанцует здесь испанцев. Дуэты Форсайта требуют от женщин некоей вампирской сексуальности, а не только запредельных растяжек, кордебалетные же танцы, несмотря на воинскую четкость, предусматривают личную свободу и проявление индивидуальности — тем и отличаются от академической классики.