Поздно вечером в среду президент России Владимир Путин встретился у себя на кремлевской квартире с канцлером Германии Герхардом Шредером и провел с ним беседу, отрывки из которой услышал специальный корреспондент Ъ АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ.
Дело даже не в том, что Владимир Путин назначил встречу, так сказать, на своей явочной квартире (см. вчерашний номер Ъ). Гораздо серьезнее то, что он сразу заговорил с канцлером так, чтобы никто из окружающих ничего не понял, то есть по-немецки. Таким образом, были приняты максимальные меры предосторожности. Даже у самого взыскательного учителя Владимира Путина не было бы повода упрекнуть его хоть в каком-нибудь проколе.
Выйдя наконец после встречи к журналистам, Владимир Путин на первый взгляд напустил ставшего уже привычным туману. Он сказал, что позиция России по Ираку осталась неизменной, что Ирак должен выполнить все свои обязательства перед ООН и что важно исполнить все имеющиеся политико-дипломатические средства. В общем, "потенциал резолюции #1441 далеко не исчерпан, мы считаем неприемлемым принятие резолюции, которая давала бы санкции на автоматическое применение силы..."
А Герхард Шредер по-простому бил под дых: "Мы знаем по нашему общему горькому опыту, что такое война".
Владимир Путин очень складно прочитал свое заявление по бумажке. Каждое слово в нем было выверено. Иногда подобные заявления лихорадочно быстро пишутся для прессы с учетом действительно состоявшихся переговоров. Но это был не тот случай. Президент явно воспользовался заранее составленным документом. А значит, встреча с самого начала, можно считать, носила "протокольный" характер. Важно было перед голосованием в Совете Безопасности в последний раз засвидетельствовать, что Россия своих друзей не продает. А главное, до последнего никому не рассказывать, кого же Россия считает своим настоящим другом. Вот в чем основной смысл конспирации.
В этом смысле фраза "наши позиции остаются неизменными" выглядит, конечно, очень амбициозно, но ничего толком не проясняет. В этом, очевидно, и состояла основная дипломатическая задача текущего момента.
Затем Владимир Путин реализовал еще одну задумку своего ночного выступления перед журналистами. Он, как показалось, не очень уверенно сказал: "Переговоры — это же сближение позиций, правда?" И оглянулся на Шредера, который, подумав, в знак согласия тоже как-то нерешительно наклонил голову, явно не очень понимая, какую фразу он тем самым позволяет сказать Путину. А ведь господин Путин мог сказать все что угодно. Например, он мог сказать: "Вот видите! Я, например, готов в любой момент, если потребуется для дела мира, отозвать подпись России из нашего с Францией и Германией последнего меморандума по Ираку. И господин канцлер, как вы можете убедиться, со мной согласен". Но Владимир Путин не стал расстраивать своего немецкого коллегу и закончил: "И мы готовы разговаривать. Но не готовы воевать".
И все-таки господин Путин оставил возможность поманеврировать — но не канцлеру и не американскому президенту, а прежде всего себе. Правда, и о Буше он тоже подумал — и решил дать ему последнюю лазейку для достойного отступления. Российский президент уже не в первый раз заявил, что только благодаря давлению Америки президент Ирака уже пошел на беспрецедентные уступки и что на самом деле Буш, по убеждению Владимира Путина, не хочет войны, а все его усилия последнего времени являются миротворческими, только он и сам, может быть, не до конца это осознает, и надо ему помочь. Российский президент с искренним, даже, можно сказать, дружеским участием подсказал господину Бушу модель оптимального поведения в этой непростой ситуации. Он даже намерен созвониться с Бушем перед самым голосованием в Совбезе ООН и помочь ему разобраться в себе.