фестиваль балет
Фестиваль балета "Мариинский" (см. Ъ от 22, 25 и 26 февраля) достиг пика именно там, где ожидалось: в "Драгоценностях" Баланчина, которые поделили между собой солисты парижской Grand Opera, New York City Ballet и Мариинского театра. За международным балетным состязанием наблюдала ЮЛИЯ Ъ-ЯКОВЛЕВА.
За концепцией этого гала-представления Мариинскому театру не пришлось далеко ходить. Хореограф сам во всем сознался: неспешные "Изумруды" Форэ, по словам Джорджа Баланчина, олицетворяют Францию, джазовые "Рубины" Стравинского — Америку; помпезные "Бриллианты" Чайковского, пересыпанные цитатами и реминисценциями из русской балетной классики, это Россия и конкретно Петербург. Так их и поделили между приглашенными солистами. Силы, однако, были заведомо неравные.
Парижане Летиция Пюжоль, Элеонора Аббаньято, Карл Пакетт и Ян Бридар, выписанные на "Изумруды", просто приятные солисты второго ряда, в лучшем случае местные знаменитости. А Венди Виланд и Мария Ковроски из New York City Ballet — однозначно священные монстры, чьи имена балетоманы всего мира произносят вставая и с придыханием. От себя Мариинский театр выставил Дарью Павленко (ей аккомпанировал Данила Корсунцев, но это уж совсем не принципиально). По идее, конечно, здесь бы для вящего блеска должна быть Ульяна Лопаткина. Но она еще не начала выступать после операции на ноге. А Павленко все же самая обещающая из молодых русских балерин. Балетоманы приготовились хвататься за сердце, умирать от счастья, терзаться то обидой, то гордостью за державу, подсчитывать туры, сверять трактовки и горячо спорить над жизненным вопросом: лучше наши или не лучше (учитывая нестабильность Павленко, за наших болели особенно остро).
Во-первых, выяснилось, что про Францию, Америку и Россию Баланчин приплел не ради красного словца. И вообще, конечно, поразительно, как в рамках одного спектакля один и тот же человек сумел высказаться в трех абсолютно разных пластических категориях. Во-вторых, эти три танцевальных стиля, привязанные к месту на карте (Баланчин своими "Драгоценностями" констатировал их в 1967 году), реально существуют до сих пор. Хотя последние годы все громко предрекают победу глобализма в балете и торжество некоего собирательно-усредненного "международного стиля", так вот, это миф. Приехавшие парижане не хватают звезд с неба, но именно школа удерживала их на плаву в коварно тягучих водоворотах и переливах "Изумрудов". Долгие променады на пуантах позволяли блеснуть завидно выученными стопами, сложные позировки — оценить суховатую ловкость корпуса и элегантную игру рук.
Кульминацией стали "Рубины". К финалу крики зала слились в какой-то восторженный вой, люстра тряслась от овации. Взвешивать профессиональные достоинства двух балерин экстра-класса казалось просто неуместным. Обе будто сошли с одного конвейера, идеально обточившего для балета их вытянутые стрекозиные тела. При виде их танца, ультраскоростного, азартного, рискованного и точного, как "Формула-1", хочется со смаком обсудить что-нибудь совсем уж специально-эзотерическое типа echappes (это такой крошечный прыжок с приземлением на разведенные в стороны пуанты). Но на "Рубинах" публика тряслась не только поэтому. Опытная прима Виланд и молодая соперница Ковроски схлестнулись не на шутку, в воздухе пахло электричеством, счет шел на каждое pas. В этой ситуации сам собой пропал из виду партнер — вполне неплохой танцовщик Джок Сото. Дарье Павленко, чьи "Бриллианты" завершали спектакль, надо было превзойти себя.
Ей это удалось ровно на адажио. Хотя рисунок рук и внезапные сломы ракурсов заставляли вспомнить Ульяну Лопаткину, первую исполнительницу "Бриллиантов" в Мариинке, Павленко сумела наполнить адажио патетикой. Веско вычерчивались дуги больших батманов, величаво вздымались арабески. В вариации мягким ногам балерины недоставало острой игольчатой точности, но пышная кода положительно удалась: молодая мариинская прима, чувствуя, что справилась, трудный спектакль позади и сама она молода и красива, сияла довольной улыбкой, благосклонно шествуя в полонезе во главе кордебалета.
На следующий день выступила главная французская гостья — этуаль Opera Аньес Летестю: в концерте "Темы и вариации классического балета" ей отвели окрашенное на испанский лад grand pas из "Пахиты". Госпожа Летестю произвела сенсацию на фестивале в прошлом году, но сейчас изумление граничило с ужасом: в зале в голос ахали и опускали глаза, боясь увидеть, как балерина, сорвав очередной трюк, с высоты своего гигантского роста пропашет сцену. Железная женщина Летестю падала с пуантов в антре, недотягивала позы в адажио, еле окончила вариацию и напоследок завалила фуэте в коде. Что с ней стряслось, так и осталось загадкой. В фойе местные балетоманы качали головами, вздыхая вроде "Да-а-а, сдала старушка", "Летестю уже не та", "Что время с людьми делает". Учитывая, что еще лет пять назад единственно доступной "заграницей" для них были гастролеры из московского Большого театра, то этот свежеприобретенный, славный, безвредный снобизм и следует признать главной заслугой фестиваля "Мариинский".