Сегодня в Малом драматическом театре Санкт-Петербурга состоится премьерный показ спектакля "Любовь под вязами", поставленного известным театральным режиссером Львом Додиным. Спектакль создан по одноименной пьесе классика американской драматургии Юджина О'Нила (Eugene O'Neal). Это уже вторая премьера пьесы в этом сезоне. Корреспондент Ъ СЕРГЕЙ ПЕТРОВ сравнивает постановку Додина с версией Темура Чхеидзе, премьера которой состоялась в декабре.
Накануне нового года режиссер Темур Чхеидзе поставил свою версию пьесы "Любовь под вязами" в БДТ им. Товстоногова. Неожиданное совпадение двух премьер в одном сезоне само по себе удивительно. Тем более, что драму О'Нила широкий зритель просто не знает: ее сценическая история на отечественных подмостках ограничивается спектаклем Александра Таирова в Камерном театре в 20-х гг. с блистательной Алисой Коонен. Тем не менее, два первых петербургских режиссера, два мастера жестко концепционного театра — Додин и Чхеидзе — взялись за "Любовь под вязами".
Петербургские критики по-разному оценили спектакли, которые несхожи абсолютно во всем — в трактовке, в интонации, в манере актерской игры.
Чхеидзе сократил пьесу, оставив и высветив главное: любовь. Замечательно, что именно его спектакль называется просто "Под вязами": слово "любовь" режиссер зарекся произносить всуе. Но ясно, что она владеет миром: старый фермер Эфраим Кэббот (Кирилл Лавров) любит свою землю, свою ферму, своих коров, свою новую жену; любит мачеху и его сын Эбин (Вернер Оамер), Абби (Елена Попова) любит и одного мужчину, и другого, и за это ей режиссер прощает все грехи, включая убийство собственного младенца. На фоне огромного, исполненного в теплых тонах неба, колосится густая, выше пояса пшеница.
У Додина же — мир, исполненный не то, чтобы вражды или злобы, а еще не доросший до первых примитивных понятий о моральных категориях. Мир до цивилизации, первобытно-мрачный. Люди пещерного облика творят бесчинства, но осудить их невозможно: им неведомы заповеди, им не писан Закон. Режиссер воспринимает мир в крайне пессимистичных тонах: каменистая библейская пустыня, на которой не может произрасти ничто человеческое, неокультуренная, нетронутая почва — меж камней бродят люди, едят натуральное мясо (запах разносится по залу), на темном низком небе механически движется медный круг солнца. 4,5 часа спектакля растягивают одну-единственную интонацию всеобщей беспросветности. Нет динамики действия — нечему развиваться, все остановлено. Игра Евгения Лебедева, приглашенного из БДТ на роль старика-фермера, столь же натуральна, как и все остальное. Додину не удалось создать образную структуру, и Лебедев играет, вспоминая старые роли — вот Крутицкий, а вот Холстомер.
Молодые герои — Петр Семак и Наталия Фоменко — напоминают свой дуэт из "Братьев и сестер", а массовка, некогда столь тщательно разрабатываемая именно Додиным, не играет вообще ничего, зато выносит из-за кулис в почти метафорическое пространство голой пустыни стулья с гнутыми спинками. Спектакль тянется медленно и утомительно, как бесконечная пустыня, как долгий мафусаилов век.