премьера опера
На Новой сцене Большого театра музыкальный руководитель Андрей Титов и режиссер и сценограф Дмитрий Черняков представили премьеру неоклассицистской оперы Игоря Стравинского "Похождения повесы" (1951). Постановку смотрела ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ.После успеха "Града Китежа" на сцене конкурирующей Мариинки, донянчивать 32-летнего московского enfante terrible Дмитрия Чернякова взялся Большой. Впервые в новой истории театр дал полный карт-бланш молодому постановщику, успевшему кроме "Китежа" поставить "Царя Давида" и "Двойное непостоянство" в Новосибирске, "Вестсайдскую историю" в Самаре, оформить "Летучего голландца" в Перми. Теперь у него появилась возможность систематизировать собственные находки в гораздо более для этого приспособленной опере ХХ века.
Для Новой сцены выбор "Похождений повесы" Стравинского — небывалая по московским меркам попытка слияния с европейской практикой. В Европе "Повеса" не просто репертуарная опера, но опера, наподобие своего героя познающая море соблазнов. Ее истолковывали и в музейном духе (от архивной записи с Игорем Стравинским до аутентичной версии с Джоном Элиотом Гардинером) и в интеллектуально-ироническом (вроде прошлогоднего Мюнхена, где режиссер-хореограф Мартин Дункан переодел женщиной контртенора). Дмитрию Чернякову пришлось искать середину: музейность была бы в Москве неуместна, да и открытую иронию в Большом бы не потерпели.
За полвека в "Повесе" потерялись многие авторские остроты, вдохновленные морализаторскими гравюрами Уильяма Хогарта, которые Стравинский увидел в 1947-м в Чикагском институте искусств. Задача певцов была вдвойне нелегкой: они мучительно осваивали текст Стравинского. К тому же пели-то по-английски, и уроки педагога по языку Лесли Энн осваивались с трудом.
В отношении солистов Большой можно только поздравить: их искали повсюду и нашли. Блистательную Энн (Елена Вознесенская) в "Геликоне", мощную Бабу-Турчанку (Татьяна Горбунова) в Новосибирске, дьявола Ника Шэдоу (Сергей Москальков) в колобовской "Новой опере", искрометного бенефицианта аукциониста Салема (Вячеслав Войнаровский) в музыкальном театре Станиславского. Если учесть, что дирижер Александр Титов — питерский, то на премьере от Большого пели лишь тенор-стажер Виталий Панфилов (Том Рейкуэлл) и Александр Короткий (Трулав).
Первая сцена — силуэт водонапорной башни, зеленые стрелки двух кипарисов и приземистая теплица, окруженная муляжами громадных синих цветков. Молодой повеса Том Рейкуэлл признается в любви девушке Энн, качаясь в шезлонге. Покой и разреженность, европеизированная деревенскость и свежие голоса, мгновенно растворяющие пародийно-иронический тон. Так что при появлении искусителя Ника Шэдоу из деревянной кадушки, где моется повеса Рейкуэлл, уже мало кто в зале смеется.
Затем режиссер делит большую сцену на маленькие сцены-ящики. Вот бордельный садомазохор, коллекция полураздетых барби дрыгает ножками в обшитом розовым атласом ящике. Вот ящик побольше, сияющий хайтековскими неонами современных телешоу. Вот ящик-Голливуд: вокруг белого рояля вытанцовывает бородатая Баба-Турчанка, нахально застывающая монументальным шаржем на Марлен Дитрих. А в полосатом ящике — невероятного накала аукцион с толстяком-бенефициантом Салемом.
Игры в ящики завершаются, и мы снова оказываемся перед свободной сценой с таким же голубым горизонтом, на сей раз подсвеченным розовым. Герой сходит с ума, проиграв все в своей погоне за счастьем. Разорившийся Рейкуэлл воображает себя Адонисом. И Энн, кажущаяся ему Венерой, оставляет ему на память свой огромный дермантиновый чемодан.
Вместо морализаторства, разведенного сладостным бегством в прошлое, нам показали простую love story: есть он и она, прямодушный отец-свекор и его антипод — демон-искуситель. Метаниям же любви найдено упокоение в розово-голубых тонах сумасшедшего дома и фланелевых пижам.