Фото: Reuters
Индустриальный город — это завод и жилье для рабочих при нем. И разные сопутствующие функции — магазин, школа, парк. В советском варианте там есть еще райком и Дом культуры, в антисоветском — церковь и салун.
Что касается постиндустриального города, то тут разброс мнений в следующем диапазоне. Минимально это же самое, что индустриальный, только вместо заводов и фабрик там офисы и вместо пролетариата — офисный планктон (он же креативный класс). Максимум не знает пределов. Но идея в том, что индустриальная цивилизация двух последних веков трансформировала все институты в своеобразные фабрики — фабрики жилья, торговли, питания, образования, медицины, культуры, досуга, социального взаимодействия — и все они должны быть переформатированы. Как — это скорее вопрос, чем ответ. Постиндустриальную экономику определяют как экономику знаний и услуг, это эффектно, но не вполне понятно, в особенности когда вам надо спроектировать для этого город или, чаще, перенастроить под нее существующий. Постиндустриальная экономика — это не только новые отрасли вроде IT-индустрии или парикмахерских для кошек и собак. Она не отказывается от классических индустрий — добычи полезных ископаемых или машиностроения. Но они видоизменяются (в основном в сторону компьютеризации) и от этого становятся более или менее постиндустриальными индустриями. То есть знаний и услуг про уголь в них оказывается даже больше, чем самого угля. При этом заводы вообще уходят из города, поскольку там, где требовалось пять тысяч рабочих, теперь нужно 25 человек.
Тут, возможно, правильнее определить логику трансформаций, чем поименовать конкретные результаты. На 70–90% любой город состоит из жилья — попытаемся понять, что происходит с жильем. Вообще-то тут происходит революция. Точнее сказать, задумана революция, которая пока не везде происходит.
Сама квартира меняется мало, меняется многоквартирный дом. В нем от 20 (на периферии) до 40 (в центральной части города) процентов площади отдается под нежилые функции. Эти цифры закреплены в документах международных организаций — ОЭСР и ООН-Хабитат. Предшествующая концепция — микрорайон индустриального жилья — тоже закреплена международным документом, Афинской хартией, принятой конгрессом CIAM под руководством Ле Корбюзье в 1933 году. Там «свободно расположенный в пространстве многоквартирный блок» — то есть многоквартирный дом не в квартале, а в зеленом окружении — был признан «единственно целесообразным типом жилища», а в «жилом массиве» других функций, кроме жилой, не предусматривалось.
Что такое «нежилая функция»? Кафе, рестораны, магазины, салоны красоты, химчистки, фитнесы, ателье, дизайнерские и архитектурные бюро, галереи, аптеки, стоматологи, психоаналитики… Честно сказать, хотя таких функций насчитывается до 100, их не хватает, чтобы заполнить даже 20% площадей, не говоря уж о 40. Поэтому туда же отправляются детские сады, поликлиники, офисы, гостиницы и вообще все, что можно. Парковки, конечно. Таким образом, никаких торгово-развлекательных центров, никаких отдельно стоящих за заборами детсадов и поликлиник нет. Все — в дом, в первые этажи.
Все это может жить только в том случае, если мимо этого идет поток людей. К окулисту или в дизайнерское бюро, если они расположены на первом этаже типовой 27-этажки внутри микрорайона, не идут люди. Поэтому «свободно расположенный в пространстве жилой блок» больше невозможен. Он неэффективен, он убивает любую экономику, кроме девелопмента. Чтобы это все жило, нужна улица с домами на красной линии, а чтобы были улицы — нужны кварталы. Но квартал создает двор, а двор требует света. Если дома в 27 этажей, то дворы должны быть размером с три футбольных поля, а это дикий расход территории. Поэтому застройка должна быть не выше семи этажей (включая нежилой), а лучше 5–6. Правда, есть альтернатива — высокие башни с единым стилобатом, который и формирует улицу,— как в Москве на Новом Арбате или как в Сингапуре на Орчард-роуд. Но тут отдельная квартира получается в разы дороже, поэтому такой тип застройки используется только в «пафосных» местах.
Смысл изменений — в резком увеличении числа потенциальных контактов. Сегодня люди, живущие десятилетиями в одном многоквартирном доме, почти не знают друг друга в лицо. Им незачем общаться, поэтому нет смысла и запоминать гигантское количество ненужных людей. Но если они начинают ходить в одни и те же кафе, аптеки и далее по списку, количество контактов резко возрастает. А знания и услуги вообще-то не ценны сами по себе, важен обмен ими. Чем больше контактов, тем больше вероятность обмена. Поэтому, если ты создаешь пространство, в котором накладываются друг на друга сотни функций, эффективность его с точки зрения постиндустриальной экономики резко возрастает.
Кстати, с точки зрения индустриальной экономики — наоборот. Там возникает путаница, функции сталкиваются, возникают заторы и конфликты. Поэтому главный принцип планирования заключается в том, чтобы развести разные процессы по разным территориям. Одна функция — одно пространство. Отсюда здания с одной функцией, районы с одной функцией, моногорода. Здесь индустриальная и постиндустриальная стратегия прямо противоположны.
Если вы поселите в одном месте неприязненно настроенные друг к другу социальные группы, они будут все время сталкиваться, но толку не будет. Одной возможности контактов мало, важно создать доверие. Сама по себе морфология постиндустриального города — улицы, кварталы, дворы, среднеэтажная застройка — это ровно та же структура, которая существовала в традиционных буржуазных городах, а в России вплоть до сталинской застройки. Однако есть отличие. Общественные пространства.
Если вы попросите Google показать вам картинки современного дизайна улиц, на вас вывалятся десятки экранов однотипных рисунков. Современная улица делается так. Вам нужно обидеть автомобилистов — они должны ехать медленно, не парковаться, не скапливаться и испытывать острое желание отказаться от использования личного транспорта. Вам нужно создать такое покрытие тротуара, чтобы у пешехода возникало ощущение явного превосходства над автомобилистом. Нужна зелень, деревья, кустарники, газоны, цветы. Городская мебель — лавочки, столики и т. д. Уличные кафе. Фонтаны. Скульптура. Площадки для городского спорта. Аттракционы — качели, карусели.
Это общий словарь современной улицы, так делают везде, и все приемы переформатирования улиц приходят из парков. Это парковый дизайн предполагает максимальный комфорт для пешеходов, деревья и газоны, лавочки и кафе на воздухе, спортивные площадки, аттракционы, фонтаны и скульптуру. Почему? Ведь улица — это совсем не парк, она для другого создана. Улицы традиционных европейских городов исторически — это не очень комфортные места. Я уж не вспоминаю про средневековые улицы, куда сбрасывали нечистоты из окон, но вспомните улицы ХХ века, темные, с довольно-таки агрессивной атмосферой, грязью, сигналами машин, низко висящими проводами, бьющей по глазам рекламой, уличной преступностью, нищими — никому не приходило в голову делать здесь пространство для релаксации.
Постиндустриальный город заимствовал приемы из маргинального типа поселения — города-курорта. Это на курортах все пространство города — место для прогулок и релаксации. Это там вы выходите на улицу, чтобы посидеть на лавочке, а не чтобы куда-нибудь попасть. Смысл такой неожиданной трансформации достаточно прост — снять социальную агрессию. На курортах незнакомые люди не ждут друг от друга опасностей, все ведь отдыхают, там такой расслабленный код поведения. Именно его и пытаются перенять. Отсюда парковые приемы.
А что происходит с парками? Парк индустриального города — это антигород, природа как таковая, место, куда бегут от давления городской жизни. Но постиндустриальный парк вовсе не такой. Туда отправились кафе и рестораны, музеи и галереи, магазины, аудитории и лекционные залы, театр и спорт и т. д. Если площади норовят теперь стать парками, то парки норовят стать площадями.
Это звучит несколько наивно, но, как ни странно, работает. Города стали принципиально безопаснее, и если 20 лет назад в любом путеводителе вам объясняли, в какие районы Нью-Йорка, Лондона, Барселоны или Стамбула не нужно заходить вечером, а лучше не заходить никогда, то сегодня этого больше нет.
Конечно, и раньше были роскошные буржуазные улицы, Елисейские Поля чего стоят. Правда, обычно один город имел одну такую улицу (а большинство не имело ни одной). Кроме того, они скорее были местом показного потребления и социального превосходства, а не отдыха. Но одно их свойство очень пригодилось современной концепции улицы и стало массовым. Помимо места релаксации, улица теперь понимается как место зрелища, как городской театр. Вообще-то в том, чтобы на улице была площадка для прыжков на скейтах, удобства мало, особенно если вы хотите тут просто пройти. Однако для того, чтобы сидеть в уличном кафе и смотреть куда-нибудь, это очень подходит, это занимательно. Это место, где социум любуется сам собой, сам себя потребляет.
Две принципиальные логики, которые определяют трансформацию зданий и улиц,— это многофункциональность и социальность. Вы должны соединить в одном месте как можно больше процессов и снять агрессию. Эти принципы касаются всех городских институтов — управления, образования, медицины. В индустриальном городе они стремились стать фабрикой — выносились в отдельное пространство, обносились забором, внутри здания выстраивались как конвейер из кабинетов, где человек, пройдя через правильную технологическую цепочку работы над ним, должен был из заготовки превратиться в нужное изделие — здорового, образованного, ответственного гражданина. Теперь власть соединяется с музеями, галереями и театрами, школьный актовый зал, мастерские и спортивные площадки становятся общегородскими, а в больницах на первом этаже появляются пространства, более всего напоминающие лобби гостиниц.
Как со всем этим в России?
Надо честно сказать, что с позиций постиндустриальной экономики 99% массового жилья, которое строится сегодня, является глубоко устаревшим продуктом. Он не просто не соответствует сегодняшним представлениям — он блокирует развитие этой экономики в будущем. Воспроизводится модель микрорайонной застройки, возникшая в позднем СССР, и планируется увеличить объем этого воспроизведения до 120 млн кв. м в год (сегодня 80 млн). Некоторые считают это трагедией, другие верят, что экономику обмануть нельзя, она свое возьмет и план провалится — показателен в этом смысле пример Китая, где стоят уже сотни миллионов квадратных метров непроданного индустриального жилья того же типа, которое мы собираемся возвести.
С другой стороны, все перечисленные свойства современных улиц вы наблюдаете в Москве, Петербурге, Казани и в ближайшее время сможете, вероятно, наблюдать повсеместно. В жилье России совершенно не удается уйти от индустриальной модели, а в общественных пространствах она, напротив, усваивает самые модные мировые практики. Это довольно противоречиво и вместе не работает.