— Ваш предыдущий фильм "Быть Джоном Малковичем" был написан на конкретного актера. "Адаптация" тоже писалась на Николаса Кейджа?
Чарли Кауфман: Нет, на этот раз я не имел в виду Николаса и вообще никакого актера конкретно. И Мерил Стрип не намеревался сделать наркоманкой и героиней порносайта. Эти персонажи появились позднее, когда сценарий был уже написан. Сначала речь шла об адаптации романа Сюзен Орлеан "Похититель орхидей", но в нем оказалось слишком мало сюжетной плоти, и я завяз в тупике. Прошло больше чем полгода, пока я вышел из кризиса и представил заказчикам сценарий, который рассказывал о муках сценариста и о том, как ему приходит на помощь его брат-близнец с диаметрально противоположными идеями.— Нечто похожее на "8 1/2" Феллини?
Чарли Кауфман: Во всяком случае, мое высокомерие как рукой сняло. Я так и не смог превратить в сценарий "Похитителя орхидей", я испытал полную беспомощность, погряз в отчаянии, но в конце концов выплыл, рассказав о том, что со мной произошло. И мои герои прошли через этот опыт вместе со мной и стали в результате совсем другими.
— А как этот процесс выглядел с точки зрения актера?
Николас Кейдж: Меня часто спрашивают, почему я отказался от фамилии Коппола и взял псевдоним Кейдж. И я всегда говорю, что мы бываем в жизни реалистичны, но частенько переходим в абсолютно сюрреалистическое измерение, даже не замечая этого. Что там имя — вот теперь я просто-напросто раздвоился, получил брата-близнеца. Для себя я объясняю это как если бы вдруг мне довелось стать персонажем кубистической картины: все мои составные части были бы сложены не так, как в жизни.
— Большинство ваших героев — типичные мачо, дикие сердцем. Чуть ли не впервые вы сыграли тихого неврастеника...
Николас Кейдж: Во-первых, я себя никаким мачо не считаю, а многие фильмы, где я играл, по-моему, просто ужасны. Что такое актер? Это лампочка, которую включают и выключают. Но когда я посмотрел "Быть Джоном Малковичем", подумал, что все может быть по-другому. Сняться у Спайка — это уникальная возможность сделать то, чего ты никогда в жизни не делал. Это было нелегко. Пришлось по пять-шесть раз на дню перевоплощаться из одного брата в другого. Причем без партнера. Иногда я играл Чарли, а напротив лежал теннисный мячик, который изображал моего братца Дональда. Иногда даже Спайку приходилось гримироваться под меня, чтобы мне подыгрывать. В общем, это было не похоже ни на что в моей прежней карьере. Я страшно доволен этим опытом, но повторять его больше не хотел бы.
— А что скажет режиссер о своих актерах?
Спайк Джонз: Если и правда, что я занимаюсь психоанализом, то применяю его не к актерам, а к персонажам. Джон Малкович тоже был персонажем. И Мерил Стрип не играет себя, как может показаться неискушенному зрителю. Но она, будучи актрисой большого калибра, готова была буквально на все, чтобы сделать образ правдоподобным, очень личным. Так же и Кейдж. Он сказал: "Я хочу работать по-новому". Представьте такого артиста, как он, у которого есть свой неповторимый стиль и свой уровень. И вот он готов отбросить все это ради... ради чего-то неизвестного.
— Похоже, каждый из вас любит рисковать...
Спайк Джонз: Это точно относится к Чарли и к Николасу, отчасти, наверное, и ко мне. После 11 сентября меня попыталось мобилизовать одно военное учреждение с группой других кинематографистов. Нас даже одели в униформу, можете себе представить. Мы должны были разработать несколько возможных сценариев террористических атак. Не могу сказать, что из этой затеи что-то путное получилось. Дело, наверное, не в риске: просто моя фантазия начинает работать, когда я предоставлен самому себе. Вот и Чарли чуть не подвел своих заказчиков. Адаптация — трудное дело, вот почему мы посвятили ему целый фильм.