дата театр
Исполнилось 120 лет со дня рождения Евгения Вахтангова, основателя одного из самых знаменитых московских театров, великого русского режиссера, о творческом почерке которого, по убеждению обозревателя Ъ РОМАНА Ъ-ДОЛЖАНСКОГО, у неискушенных потомков создано превратное впечатление.Скажите любому культурному прохожему "Вахтангов" и в ответ наверняка получите — "Принцесса Турандот". Последний спектакль умершего в 1922 году в возрасте 39 лет режиссера стал не только самым знаменитым его творением, но и непременной репертуарной единицей и визитной карточкой театра, им созданного и впоследствии названного его именем. Позолоченная принцесса торчит теперь на Арбате, перед входом в кассы Театра имени Вахтангова, характерный профиль и автограф режиссера украшают театральные программки.
По мере смены поколений волшебную сказку Карло Гоцци возобновляют в новых составах, и одному Богу теперь известно, как соотносится много раз перелицованное зрелище под названием "Принцесса Турандот" с тем, что увидела публика послереволюционной Москвы. Что бы ни показывал сегодня знаменитый арбатский театр, название "Турандот" ассоциируется с неким набором характеристик сценического стиля. Все вместе на театральном языке определяется специальным таинственным понятием "вахтанговское начало". Что это такое, никто толком не знает, но именно этим ненаучным эталоном вахтанговцы со стажем обычно поверяют работы молодых актеров и режиссеров. Говорят о сценической легкости, кураже, элегантности, музыкальности и танцевальности, склонности к импровизациям и шуткам, к буффонаде и маскам дель-арте.
То есть это такое празднично-беззаботное эфирное облако, которое в советские годы давало, да и теперь дает необъятный простор для спекуляций. Рассказывают такой анекдот. Однажды худсовет Театра имени Вахтангова принимал очередной спектакль известного режиссера. И вот один народный артист, не любящий творчество этого самого режиссера как таковое, но отчаявшийся найти в постановке конкретные промахи, в конце концов вскричал: "И вообще в спектакле нет вахтанговского начала!" На что находчивый постановщик немедленно парировал: "Вася! Какое еще вахтанговское! Ты ж сам с села!"
Но шутки в сторону. На самом деле природа режиссерского таланта уроженца города Владикавказа Вахтангова была весьма далека от той театральности полуэстрадного толка, которая ему приписывается. Он успел поставить не так много спектаклей, самые знаменитые из них были сделаны в послереволюционные годы. "Эрик XIV" Стриндберга с Михаилом Чеховым в заглавной роли и "Гадибук" С. Ан-ского, главные наряду с "Принцессой Турандот" режиссерские творения Вахтангова, отличались вовсе не приподнятым настроением и шутками-экспромтами, а глубинной склонностью к трагическому гротеску и мистицизму. До этого были годы работы в Художественном театре, экспериментальные занятия по "системе" со студентами и статус одного из самых верных апологетов театральной школы Станиславского. А потом случилась революция, все изменилось, и Вахтангов написал свое знаменитое: "Бытовой театр должен умереть. Характерные актеры больше не нужны. Все, имеющие способность к характерности, должны почувствовать трагизм любой роли и должны научиться выявлять себя гротескно". Именно этому он стал обучать своих учеников, а педагогом Вахтангов, по свидетельству мемуаристов, в том числе Михаила Чехова, был гениальным. Но по отношению к "системе" фактически он выступил раскольником, революционером и новатором, хотя и придумал примирительную формулу — "фантастический реализм". В сущности, своим небывалым расцветом 20-х годов советский театр обязан трем людям: Мейерхольду, Вахтангову и Таирову.
Еще Вахтангову навсегда обязан еврейский театр. Именно с таинственного, экстатического "Гадибука" начался впоследствии эмигрировавший и осевший в Израиле знаменитый театр "Габима". Игравшаяся на мало кому понятном иврите еврейская легенда о переселении души в постановке Вахтангова вызывала у зрителей и критиков необъяснимые ощущения. Экспрессия "Гадибука" уводила публику куда-то за пределы привычных театральных эмоций, вообще за пределы человеческого восприятия. В "Эрике" и "Гадибуке" наиболее проницательные современники увидели метафору революции, выпустившей на волю вихрь темных потусторонних сил, пленивших всю страну. Да и в совсем не веселой, по сути дела, сказке Гоцци, которую Вахтангов репетировал, когда дни его были уже сочтены, они же ощущали не только праздник жизни, но и сумрак потаенных страданий.
Несложно вообразить себе, как сложилась бы судьба Вахтангова, если бы не ранняя кончина летом 22-го. Репутация мистика и неизбежное клеймо "формалиста" не сулили ему в Советском Союзе радужных перспектив. Уничтожили бы его в 30-е, как уничтожили Мейерхольда, или добили бы уже в конце 40-х, как случилось с Таировым? Так или эдак, но театр его был бы все равно разогнан и сломлен. Учеников-режиссеров он после себя не оставил. Можно сказать, наверное, что своей безвременной смертью Евгений Вахтангов спас театр, который основал. И, кроме того, заплатил за относительное советское благополучие вахтанговцев посмертным превращением себя в "турандотский" миф, имеющий весьма опосредованное отношение к его подлинным страстям и художественным озарениям.