В конкурсной программе Каннского кинофестиваля в этом году не встретишь новых гениев. Самым мощным фильмом фестиваля пока остается представленный вне конкурса «Дом, который построил Джек» Ларса фон Триера. Комментирует Андрей Плахов.
«Дом, который построил Джек» — притча об убийце, которого провоцируют женская глупость, алчность и приверженность стереотипам
Фото: Studio / Produzent
Самый креативный и современный по стилю фильм конкурса — «Счастливый Лазарь» Аличе Рорвакер. Это романтическая сказка о деревне, отрезанной рекой и горами от мира и фактически находящейся в рабстве у «табачной маркизы» де Луны. Юный Ладзаро — сельский дурачок, плененный чарами своего ровесника, аристократа и декадента Танкреди. Связь с природными силами (их воплощает мистический волк) позволяет чистому душой парню пережить неминуемую гибель и, оправдывая свое имя, воскреснуть в том же облике спустя четверть века. За это время обитателей странной деревни вывезли в промзону и приобщили к прелестям современной цивилизации, отчего, надо признать, счастливее они не стали.
Фильм сделан в лучших традициях итальянского кино — Ольми и братьев Тавиани, Феллини и Висконти (имя Танкреди пришло из висконтиевского «Леопарда»). Но очевиднее всего «Счастливый Лазарь» перекликается с классической лентой Витторио Де Сики «Чудо в Милане» о юном сироте, помогающем исполнять желания обитателям колонии нищих с помощью волшебной голубки. Предыдущий фильм Рорвакер, награжденный в Канне, назывался «Чудеса». Благодаря этой молодой постановщице итальянское кино обрело голос, созвучный большой национальной традиции магического неореализма.
Помимо Рорвахер в каннском конкурсе приняли участие другие любимцы фестиваля, например японец Хирокадзу Корээда, который приехал в Канн уже в пятый раз. Его «Магазинные воришки» — портрет маргинальной семьи, промышляющей кто чем может, и не в последнюю очередь кражами в супермаркетах. Едва сводя концы с концами, герои картины берут под свою опеку обиженную жизнью соседскую девочку. Этот в высшей степени гуманистический фильм вышел в лидеры рейтинга международной критики. Однако он мелковат и грешит сентиментальностью, которая проявляется тем сильнее, чем больше обнаруживаются криминальная изнанка и фиктивная природа диковинной семьи.
Спайк Ли тоже не новичок в Канне, еще в 1989-м он представил здесь одну из лучших своих работ «Делай как надо». А когда «Золотую пальмовую ветвь» присудили другой американской ленте — «Секс, ложь и видео» Стивена Содерберга, Ли пригрозил чуть ли не расправой главе жюри Виму Вендерсу. Представленный им на сей раз фильм «Черный клановец» — комедия о чернокожем полицейском, который вместе с коллегой-евреем проникает в недра Ку-Клукс-Клана и срывает его зловещие подрывные планы. Здесь нет ни прежнего темперамента режиссера, ни шага в сторону от победившей политкорректности — это ловко выстроенное, но ординарное зрелище.
На «Дом, который построил Джек» Ларса фон Триера некоторая каннская публика собирались как в храм на молитву. Кто-то обнаружил, что его личный «храм» осквернен, и выскочил в негодовании. Для меня же «Дом, который построил Джек» стал самым мощным впечатлением Каннского фестиваля. Ключевой в фильме стала фраза из диалогов серийного убийцы Джека (Мэтт Диллон) с инфернальным резонером Верджем (Бруно Ганц) о том, что иконами нашего времени стали инсталляции из мертвых тел, в изобилии представленные в «музеях» Бухенвальда и других концлагерей. Крупнейшими художниками в этом контексте предстают Гитлер, Сталин и прочие диктаторы.
Смелость Триера в том, что он не сваливает беды человечества на других и находит «частицу Гитлера» в самом себе: за это датский режиссер и был отлучен на семь лет от Каннского фестиваля.
Вернулся он — как нельзя кстати — в разгар феминистского парада возмездия (Триера оно тоже коснулось). И показал притчу об убийце, отправляющем на тот свет женщин одну за другой, причем жертвы сами провоцируют палача своей глупостью, алчностью и приверженностью стереотипам. Они становятся идеальным материалом для инфернального искусства Джека — архитектора, художника-перфекциониста, инженера человеческих душ, бесстрашно обнажающего наши тайные страхи, желания и пороки. По давней мысли Триера, искусство есть идеальное преступление и наоборот, а кино — это религия без морали. Но, даже дав моралистам некоторую уступку в финале новой картины, Ларс фон Триер остался единственным великим и бескомпромиссным режиссером XXI века. Бывает хорошее кино, плохое кино — и кино Ларса фон Триера, которое можно любить и ненавидеть, как саму жизнь.