шедевр живопись
В Русский музей вернулось из Москвы "Торжественное заседание Государственного Совета 7 мая 1901 года в день столетнего юбилея со дня его учреждения". Петербуржцы очень боялись, что шедевр останется в Кремле. Картину водворили на законное место в Михайловском дворце и открыли выставку, посвященную 200-летию со дня учреждения Государственного совета. О шедевре русской живописи и государственной реликвии — ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН.
Заказ на 40 тысяч
С обывательской точки зрения не совсем понятно, почему в Москву вообще свозили это очень неудобное для перевозки произведение. В Петербурге каждый любитель Госсовета мог давно и свободно им насладиться. Правда, кроме самой картины есть еще этюды к ней — 48 портретов высочайших сановников России 1901 года. В отличие от картины этюды, являющиеся вершиной русского портретного искусства, поделены примерно пополам между Русским музеем и Третьяковской галереей, и собрать их все вместе с картиной — разумная задача. Но она провалилась: Третьяковка не дала своих этюдов.Но это обывательская точка зрения, а есть государственная. В подготовке выставки участвовала аж администрация президента РФ (непонятно, о чем думала строптивая Третьяковка), до сих пор не замеченная в художественных инициативах. Владимир Путин восстановил Госсовет, и вот теперь вместе с этой картиной оказывается, что этому Государственному совету — 200 лет (репинское полотно запечатлело юбилейное заседание в связи со столетием). В этом смысле картина Репина оказывается государственной реликвией величайшей важности. Проблема, однако, в том, что это не тихая реликвия вроде шапки Мономаха. Та символизирует русскую государственность, но мало о ней говорит. Репин же — реалист, и картина его многословна.
Репин не очень любил власть. За работу, скажем честно, он взялся ради денег и эту тему отработал всерьез. Первоначально Госсовет собирался заплатить 20 тысяч рублей, Репин убедил заказчика сделать картину в два раза больше и получил соответственно 40 тысяч. К 1900-м годам он уже превратился в русского художника номер один, ему заказывали портреты и сам император (на картине он сидит на фоне собственного портрета кисти того же Репина), и великие князья, тем не менее к власти он относился плохо. Все же этот художник рисовал и "Арест пропагандиста", и "Отказ от исповеди", где прославлял террориста-бомбиста. Не то чтобы он ставил своей целью разоблачить Госсовет, но в нем не было того священного трепета в отношении к власти, который необходим для того, чтобы создать настоящую имперсональную государственную реликвию.
Симфония государственной бюрократии
Но Репин был увлекающимся художником. Реальность его увлекала сама по себе, без ее смысла — его радовали краски, типажи, характерные позы. К Госсовету он подошел примерно как к бурлакам на Волге в том смысле, что за каждым увидел фактурный человеческий экземпляр. На каждого члена Госсовета ему был выдан формуляр с послужным списком и полем для записок. "Гастроном, глаза хитрые, умные",— записывает он против графа Алексея Павловича Игнатьева, иркутского генерал-губернатора. "Совсем сова" — против обер-прокурора Священного синода Константина Петровича Победоносцева. Не любя власть в целом, Репин нашел в заказе свою тему — возможность пощупать взглядом каждого высшего сановника России и вынести ему определенную характеристику. Репин, кстати, отказался писать по фотографиям и потребовал, чтобы все сановники позировали ему (даже те, кто сидит спиной).Замысел портрета Госсовета, с точки зрения заказчика (совет коллективно утвердил заказ Репину на специальном заседании), заключался в том, чтобы показать симфонию государственной бюрократии. С государственной точки зрения тут больше важна общая идея, чем индивидуальные отличия каждого. Но это Репина интересовало мало. Для него, человека власти постороннего, то, что они все — одно и что они все служат, было довольно очевидно — раз они все сидят вместе и все в одинаковых мундирах. Его больше интересовало, как каждому из них служится, что он при этом думает, кто это такой.
Нам, однако же, не слишком интересно, как, скажем, звучит граф Игнатьев, вскоре после портретирования застреленный эсерами, несмотря на свои хитрые и умные глаза, или даже Александр Павлович Ольденгбургский, так мило описанный Фазилем Искандером в "Сандро из Чегема". То есть нам, конечно, интересно, как они звучат, но это лучше смотреть на портрете каждого из уважаемых людей по отдельности. Когда же они все вместе, каждый отдельный человек как-то гасит другого.
Собственно, поэтому в истории искусства эскизы к заседанию Госсовета всегда ставятся выше, чем картина в целом. Но вот что приходит в голову: Репин же — реалист. А в реальности они друг друга не гасили?
Чисто русское сидение
Государственный совет был создан императором Александром Первым как законосовещательный орган. Формально совет не нес никакой ответственности за свои решения — он только советовал императору, тот принимал решения сам. Но при этом реально за все сто лет своего существования совет едва ли мог насчитать пять случаев, когда императоры с ним не соглашались. При этом никакой закон, никакая реформа не могли пройти без обсуждения в Госсовете."Большинство членов,— пишет в воспоминаниях граф И. И. Толстой,— было возраста весьма почтенного, не менее трети перевалило за седьмой десяток, и, конечно, не менее половины имело более 60 лет от роду. Было много таких, для которых юриспруденция была чистейшая тарабарщина". Слабое знание юриспруденции, преклонный возраст — это вроде бы мешало Госсовету работать. Однако только на первый взгляд, потому что реально его работа состояла не совсем в этом.
Понятно, что на таких торжественных заседаниях, которое нарисовал Репин, ничего не решалось. Решали все в кулуарах. Любой законопроект, подготавливаемый тем или иным министерством, поступал императору вместе с замечаниями членов Госсовета. И никто из императоров, а в особенности последние, Александр III и Николай II, не любил, если среди членов совета бывали разногласия. "Министры, заметив отрицательное отношение членов, нередко уступали в мелочах, хотя и очень для дела важных,— записывает госсекретарь совета Н. И. Бахтин.— Эта общая боязнь разногласий объясняет весьма частые искажения первоначальных замыслов, для непосвященных мало понятные".
На самом деле очень даже понятные. По воспоминаниям товарища министра финансов (сегодня должность соответствует замминистра) В. И. Ковалевского, "Н. Х. Бунге (министр финансов) до внесения в совет представления об отмене подушной подати предварительно переговорил с председателем департамента экономии А. А. Абазой, голос которого имел огромное значение. Абаза обещал полное содействие, но в свою очередь, как крупный сахарозаводчик, получил от Бунге обещание провести сахарную нормировку (закон об ограничении объемов производства сахара — для поддержания цен на него)". И таких примеров полно.
Иначе говоря, члены Госсовета занимались лоббизмом, иногда тривиальным, иногда нет. Это был орган борьбы интересов различных слоев власти — финансовой, военной, духовенства, губернской и т. д. Его спецификой — можно сказать, русской спецификой — являлась подковерность этой борьбы. В итоге императору поступал закон, он его подписывал, он же за него и отвечал, кто и за что боролся — оставалось загадкой для всех, кроме узкого круга посвященных.
Репин как раз и показал, что вот это вот их сидение вместе в этом зале и есть русская власть. Два момента сразу поражают в этом полотне: масштаб картины и блеск мундиров. Вместе они составляют колоссальную черно-золотую массу, создающую ощущение фантастической мощи и богатства. Это первое впечатление очень сильного и очень мощного государства, которое заставило членов Государственного совета аплодировать Репину, когда он впервые показал картину.
Образ коллективного руководства
Репин, кстати, как никто умел это делать — слеплять разные фигуры в какое-то одно тело. Так у него в "Бурлаках", где множество людей кажутся каким-то одним разными головами стонущим животным, так у него в "Казаках, пишущих письмо турецкому султану", где то же множество кажется одним животным ржущим. Но по сравнению с этими картинами в "Заседании Госсовета" есть одно существенное отличие. Несмотря на все этюды, на портреты каждого сенатора, в этой картине очень мало лиц с каким-то осмысленным, нестертым выражением лица, людей, у которых видны глаза. Сергей Витте, которого представлять не надо, Николай Петров, строитель Транссиба, Иван Горемыкин, дважды премьер-министр, автор первой переписи населения и вдохновитель переселения крестьян в Сибирь, тот самый несчастный гастроном Игнатьев, Петр Петрович Семенов-Тян-Шанский и Константин Петрович Победоносцев, опять же фигура в представлениях не нуждающаяся, Михаил Сергеевич Волконский, сын декабриста, Рюрикович, родившийся в Сибири, на Петровском заводе, и Александр Александрович Половцев (128 томов "Сборников русского исторического общества", "Русский биографический словарь", изданный им на личные средства, и фантастическая меценатская деятельность). Остальные без выражения слушают зачитывание адреса в честь столетия Госсовета — любой, хоть раз слышавший официальные поздравления, легко представляет себе степень искрометности этого документа.Итак, 8 думающих на 81 изображенного. На диалоге их взглядов построена картина, и понятно, что взгляды эти друг друга гасят (Игнатьев был ярым противником Витте, Победоносцев недолюбливал Волконского и т. д.). Остальные пребывают в сладкой дреме и размышлениях о том, как бы обменять закон о подушной подати на преференции по сахару. Понятно, что через эту массу пожилых сановных людей невозможно протолкнуть ничего. Государственный совет как институт власти — это способ сохранения статус-кво, способ стагнации. Репин был мастером образа коллектива — в "Бурлаках" он создал образ коллективной муки, в "Крестном ходе" — образ коллективного бунта, в "Заседании Госсовета" — образ коллективного руководства.
Итак, совещательный орган при главе государства. Ни за что не отвечает, но решить что-нибудь без его совета невозможно. Основной смысл — увязка интересов разных значимых во власти персон, чтобы они друг с другом не скандалили и не раскачивали лодку публично. В итоге — спокойствие и невероятная представительность стагнации. Сотня сановников, достигших высших чинов и преклонных лет, никогда не дадут ничему измениться.