Сегодня исполняется 80 лет со дня рождения Леонида Гайдая (1923-1993), автора самой смешной советской кинокомедии "Бриллиантовая рука" (1968).
Ни один советский режиссер-интеллектуал не задал после смерти столько работы исследователям, не породил столько изощренных интерпретаций, как незамысловатый Гайдай. Казалось бы, что там сложного? Бабе — цветы, детям — мороженое. Но кинокритик Сергей Добротворский окрестил его "советским Хичкоком". Другой автор противопоставил его, гуманиста, в равной степени любившего и скромнягу Семен Семеныча, и афериста Графа, "тоталитарному" Тарковскому. Третий увидел в троице Балбес--Трус--Бывалый метафору советской социальной иерархии: жлоб-руководитель, продажный интеллигент, "социально близкий" урка. А в "Кавказской пленнице" (1967) — безумно смелый диссидентский выпад: еще бы, товарищ Саахов упрятал инакомыслящего Шурика в психушку, что твоего Буковского. Самое остроумное и печальное из того, что написали о Гайдае, относится к новелле "Напарник" из "Операции 'Ы'" (1965). Хулиган Верзила падает навзничь, напуганный отбойным молотком, строчившим, как пулемет, поскольку по возрасту вполне мог быть на войне. А тяжело раненный фронтовой разведчик Гайдай хорошо знал, как вести себя под огнем.
Социальное измерение в гайдаевских фильмах, конечно, присутствует, но оно не главное. Разгадка его тайны — в чисто формальной области. Он единственный из мастеров советского жанра, достойный занять место в пантеоне мирового кино. Его фильмы 1960-х годов — от "Пса Барбоса и необычного кросса" до "Бриллиантовой руки" — самая удачная попытка вернуться к балаганным истокам кинематографа, воскресить бурлескную комедию, единственный бесследно сгинувший киножанр. Одновременно с ним такую же отчаянную попытку совершили еще несколько англосаксонских и французских режиссеров, но испытание временем выдержал только Гайдай. Остальным пришлось довольствоваться благодарностью историков: авантюра не удалась, за попытку спасибо. Гайдай — единственный режиссер послевоенного кино, который сумел создать устойчивые, жизнеспособные экранные маски: не только троицу самогонщиков, но и Шурика, внука Гарольда Ллойда, идеального шестидесятника, физика и лирика в одном флаконе, к которому режиссер относится не поймешь как — то ли с нежностью, то ли с брезгливостью.
Почему его звездное десятилетие сменилось чередой неудачных фильмов 1970-х годов? Такова, пожалуй, судьба всех мастеров кинокомедии. Кто не покончил с собой, как Макс Линдер, угрюмо тянул, как братья Маркс, экранную лямку еще многие годы. Но все-таки на прощанье в фильме "На Дерибасовской хорошая погода" (1992) Гайдай подарил зрителям один из самых смешных и, как показало время, пророческих гэгов. Когда спектакль в Большом театре прерывался просьбой к сотрудникам КГБ покинуть зал ради ответственного задания, зал организованно покидали целые ряды невозмутимых меломанов.
Известно, что великие комедиографы — самые печальные, а то и злобные люди. Знавшим Гайдая лучше бы воздержаться от рассказов о его розыгрышах: они вне конкуренции. Вот он, еще студент, берется с однокурсником проводить через жуткий ночной пустырь сотрудницу ВГИКа. В месте, наиболее темном и страхолюдном, студент Гайдай оборвал веселый треп, остановился и тихо, но внушительно сказал женщине: "Снимай шубу. Что стоишь? Шубу снимай, говорю. Может, помочь?" Несчастную сотрудницу потом еле удалось успокоить. Мороз по коже. Времена-то лихие, конец 1940-х. Вспоминается невольно, что родился режиссер в сибирском каторжном поселке Свободный, куда загремел в 1915 году его отец, полтавчанин Иов Гайдай, осужденный за убийство и ограбление. Впрочем, биографы говорят, что он взял на себя чужую вину, пожалев многодетного убийцу.
Но в случае Гайдая такой тип жизненного "юмора" как нельзя лучше соответствует выбранному им жанру. Бурлеск — жанр физический, жестокий, построенный на глумлении над человеческим телом. Если на минуту перестать смеяться и задуматься, понимаешь, что в основе большинства комических ситуаций в фильмах Гайдая — тяжелое увечье. Даже воспоминания о съемках гайдаевских комедий пестрят ситуациями, в которых здоровье, а то и жизнь актеров — от Моргунова до десятилетнего Максима Никулина — подвергались реальной опасности. Впрочем, нам до сих пор смешно? Смешно. А, как любил повторять Гайдай, это главное.
МИХАИЛ Ъ-ТРОФИМЕНКОВ