траур
Вчера в Москве хоронили великого легкоатлета Валерия Брумеля. Прощание проходило во дворце спорта "Лужники", у гроба стоял почетный караул, и к концу панихиды там выросла огромная гора цветов.
Дворец спорта во мраке. Единственный прожектор освещает лицо покойного в гробу и его фотографию с той невероятной открытой улыбкой, которая раньше бывала только у советских спортсменов и советских космонавтов, а теперь не бывает ни у кого.
Кругом темнота. В темноте идут люди, добираются до светлого островка посреди темной арены и кладут цветы на гроб. В зависимости от их цвета гроб становится то красным, то белым, то желтым.
Возложив цветы, люди отходят во мрак, становятся там тихо и тихо разговаривают про ураганный отек легких, безвременную смерть, забытое счастье, старые добрые времена.
Этот особенный мрак, в котором люди разговаривают про старые добрые времена, едва различая лица собеседников и оттого прикасаясь друг к другу щеками, бывает на пустых стадионах, в пустых театрах и в пустом цирке. Не хватает шума, свиста, хлопков, гимна Советского Союза, вместо которого теперь фортепианный концерт Шопена.
Люди, лиц которых не разглядишь, вспоминают какие-то Олимпиады и чемпионаты мира, давно побитые рекорды, правую толчковую ногу и всерьез разговаривают о преимуществах перекидного стиля по сравнению со стилем "фосбери-флоп".
Странно. Они говорят о человеке, который лежит в гробу:
— Перекидным, конечно, красивее. Жалко, что все теперь прыгают "фосбери-флопом", потому что перекидной мужественнее как-то. Фосбери — женский прыжок.
Странно. Эти люди в темноте говорят, что Валерий Брумель давно, в старые добрые времена упал с мотоцикла и ужасно сломал ногу.
— Ты разве не знала, Танечка? Что ты, ужасно сломал. Думали, что он вообще не будет ходить. Ему чуть ли не первому поставили аппарат Илизарова, и он написал про это книгу, которая очень помогает всегда.
— Кому помогает? — спрашивает в темноте Танечка.
— Всем. Как "Повесть о настоящем человеке".
— Когда помогает?
— Всегда.
Эти люди в темноте говорят:
— Странно. Я совсем не помню его пожилым человеком. Он запомнился таким молодым и энергичным.
Кто-то рассказывает историю про Дом пионеров. В конце восьмидесятых годов этот человек, лица которого не разглядишь во мраке пустого стадиона, пригласил великого легкоатлета Валерия Брумеля выступить в Доме пионеров перед детишками. Рассказать про спортивные победы, бойцовский характер, национальную гордость, сломанную ногу. И великий легкоатлет Валерий Брумель пришел, а детишки не пришли. Ни один.
— Мне так обидно было,— говорит голос во тьме.— Надо же такое. Они забыли, что ли? Как это можно забыть Валерия Брумеля?
Посреди пустого и темного стадиона стоит освещенный заваленный цветами гроб. В световом пятне — только покойник, почетный караул и родственники. Толпа как будто нарочно начинается за границами светового пятна. В толпе, повторяя друг друга, люди говорят:
— Совершенно не помню его в старости. Помню молодым, энергичным, веселым, улыбающимся.
— Да-да, молодым, веселым. Почему-то действительно стариком его совсем не помню.
Никому из этих людей в темноте не приходит в голову простая мысль: может быть, они редко навещали старика?
ВАЛЕРИЙ Ъ-ПАНЮШКИН