Вчера в Тверском суде Москвы продолжились слушания исков пострадавших от теракта на Дубровке к правительству Москвы. Бывшие заложники рассказывали, что их, не долечив, пачками выписывали из больниц, чтобы скрыть масштабы трагедии.
Первым делом истцы в очередной раз заявили отвод судье Марине Горбачевой, несмотря на то что заранее знали решение суда. "Заявляли отводы и будем заявлять — это, пожалуй, единственное, на что мы тут имеем право,— объяснил журналистам адвокат Игорь Трунов и добавил с иронией: — Суд ведь народный, может быть, требования народа услышит". Бывший заложник Александр Шальнов, выдвинувший ходатайство об отводе судьи, мотивировал его так же, как и предыдущие истцы: финансовой зависимостью московских судов от городского бюджета. Повторились ходатайства о привлечении "громких" свидетелей по делу, а также об истребовании видеоматериалов (той самой видеокассеты, из-за которой адвоката Трунова вызывали в прокуратуру Москвы), свидетельствующих о моральном состоянии заложников "Норд-Оста". В том, что ни одно из этих ходатайств не будет удовлетворено, истцы не сомневались. Судья Горбачева, не нашедшая причин для отвода самой себе, сообщила, что для привлечения видеоматериала нужно сообщить конкретно, что он поможет прояснить суду, а ходатайство о привлечении в качестве свидетелей депутатов, журналистов и других известных людей оставила открытым. "Господа Немцов, Хакамада, Кобзон так же, как и руководитель департамента здравоохранения Москвы, люди занятые,— объяснила судья.— И к этому вопросу мы вернемся после того, как все истцы дадут показания суду".
На этот раз в качестве опрашиваемого перед судом предстал Александр Шальнов, находившийся вместе с несовершеннолетним сыном, актером "Норд-Оста", в зале театрального центра. Претензии истца сводились главным образом к руководителю департамента здравоохранения Москвы Сельцовскому, который, по мнению господина Шальнова, не смог организовать профессиональную медпомощь пострадавшим от теракта. "В 13-й больнице, где лежали мы с сыном, медицинская помощь была оказана неквалифицированно, так как планы на лечение спускались сверху,— сказал бывший заложник.— Я видел эти наштампованные бумажки со списком мер, которые надо применить к пострадавшим, и для всех эти меры были одинаковыми. Я несколько дней требовал кардиолога, так как у меня стало болеть сердце, да и кардиограмма показывала, что состояние ухудшилось. Но кардиолог так и не пришел. Меня выписали, и друзья отвезли меня в другую больницу, где я пролежал еще две недели, иначе бы загнулся. А сына моего вообще выписали из 13-й через два дня. Анализы у него были ужасные: в моче белок, биохимия зашкаливает, но врачи преспокойно сказали, что надо ходить в поликлинику. Как раз тогда хоронили наших ребят из театра, Арсения и Кристину, и на похоронах жена увидела доктора Рошаля. Она рассказала ему про сына, и он велел: 'Быстро ко мне везите!' И сын еще месяц пролежал в НИИ педиатрии с диагнозами 'острый нефрит, токсический гепатит, бронхиальная астма'. И вот как могли с этими диагнозами вышибить ребенка из больницы?"
Александр Шальнов после событий на Дубровке получил инвалидность, и теперь каждый месяц на лекарства у него уходит больше 4 тыс. руб. Работать, по словам пострадавшего, он не может, так как "для программиста невозможность сосредоточиться — это катастрофа". Сын Александра тоже страдает некоторыми отклонениями в психике. Поэтому Шальновы подали сразу два иска к правительству Москвы на $2 млн.
Когда приступили к вопросам, адвокат попросил у потерпевшего вспомнить, как террористы минировали зал. "Они все были с автоматами и гранатами, и у одного, почти мальчишки, был ручной гранатомет,— сказал Александр Шальнов.— А потом они стали распаковывать свои большие сумки, и появились эти бомбы. Они крепили их к стенам и полу скотчем. Я до сих пор не могу слышать звук разматывающегося скотча. Когда все началось, я подумал, что ерунда — спецслужбы наши разминаются. А когда они разбили монитор, все стало ясно. Это была хорошо обученная и организованная боевая единица. Они действовали как по команде, слаженно, хотя я не помню ни одной устной команды. И мы все время чувствовали, что они не отступят, что они пришли сюда, чтобы умереть. Когда террористы втащили в зал огромный фугас, многие, несмотря на запрет звонить, стали набирать номера и шепотом прощаться с близкими".
— А штурма боялись?
— Да, больше боялись не чеченцев, а штурма.
— А как вам кажется, то, что вас пачками выписывали из больниц, не учитывая состояния людей, это значит, вами манипулировали? — спросила адвокат Людмила Трунова.
— Товарищ адвокат,— возмущенно сказала судья,— не навязывайте истцу вашу субъективную оценку! Если вам так нужно, выскажите сами суду свое мнение.
— А у меня свое мнение есть,— парировал Александр Шальнов.— Я считаю, что и выписка людей, и бумажки эти, и что никто ничего не мог узнать — все это делалось для того, чтобы скрыть масштабы трагедии.
В этот день в суде выступил еще один потерпевший — Николай Волков, потерявший 22-летнюю дочь Елену. Он рассказал, что его друзья обнаружили в интернете информацию МВД о том, что Елена Волкова освобождена 25 октября и дает показания спецслужбам. Но после штурма родители выяснили, что девушка оставалась в заложниках до утра 26-го, а 27 октября узнали о ее гибели.
Из 60 истцов в суде уже выступило 14. А в четверг количество потерпевших, решивших обратиться в суд, возрастет: адвокаты намерены подать еще десять исков.
ОЛЬГА Ъ-АЛЛЕНОВА