Сегодня исполняется 140 лет со дня рождения Константина Сергеевича Станиславского, реформатора театра, основателя МХТ, великого русского режиссера и актера. Для одних он по-прежнему главная театральная икона, для других — главная красная тряпка. Так или иначе, но весь прошлый век мировой театр провел в поклонении Станиславскому и в спорах с ним. Обозреватель Ъ РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ решил расспросить о юбиляре людей театра, заведомо не относящихся, казалось бы, к числу жрецов главного сценического культа: режиссера КИРИЛЛА СЕРЕБРЕННИКОВА, шоумена и актера НИКОЛАЯ ФОМЕНКО и клоуна ВЯЧЕСЛАВА ПОЛУНИНА. Вопрос был один: кто такой Станиславский?
Кирилл Серебренников: Станиславский — это брэнд века
— Это не "кто такой", а "что такое". Практически это то же самое, что матрешка, балалайка, загадка русской души, Гагарин и перестройка. Это то, что Россия дала миру. Сейчас есть конкурс под названием "Брэнд года". Станиславскому можно присвоить титул "брэнд века". Он сослужил неоценимую службу, введя собой страну в международный театральный контекст. И это одна из немногих постоянных связей, соединяющих Россию с мировой культурой. Если бы все это имело материальное выражение, то капитал потомков Станиславского не уступал бы состоянию Билла Гейтса. Так получилось, что вся история театра делится на "до" и "после" Станиславского. Мало кому удалось разделить собой историю на "до" и "после". Мне очень интересно, как работал театр до Станиславского, как столетиями собирал залы и имел бешеный успех. А так — с портрета смотрит очень красивое лицо уставшего героя-любовника...
Николай Фоменко: Станиславский — это парапсихолог
— Дядя Костя... Он превратился к XXI веку в дядю Степу, в какое-то сказочное существо, про которое все друг друга переспрашивают: а был ли мальчик? Система его, описанная в книгах и изучаемая как Библия в театральных институтах, не совсем открыто изложена. Я думаю, он был достаточно хитер, он был ведь очень модным человеком, очень светским, поэтому написал все довольно уклончиво. А мог бы себе позволить и не стесняться написать всю правду о методе, который был ему известен. Потому что знал он все тайные кнопочки, нажимая на которые в театре можно достичь удивительных результатов. Если бы он жил в 70-е годы прошлого века, его отнесли бы к парапсихологам. Потому как он изучал энергию, которой актер обменивается — а мы ведь обмениваемся энергией, а не отдаем ее, как думают некоторые,— с залом и друг с другом. И про управление этим процессом он понял больше, чем кто бы то ни было до него. Он заложил универсальные основы актерской профессии. Если что-то в театре сделано хорошо, каким бы ни был эстетический код этого театра, можно сказать, что это наверняка сделано по Станиславскому. С другой стороны, он, конечно, слишком облегчил многим жизнь: самый бездарный человек под руководством другого, чуть менее бездарного, с книжкой Станиславского в руке может достичь иллюзии подлинности.
Вячеслав Полунин: Станиславский — это стены, которых не замечаешь
— Это человек, который устроил встречу искусства и науки. Профессия перешла из области поэтических размышлений к довольно строгой системе. Он сделал так, что люди стали изучать и исследовать театр, а не просто взбираться на котурны. Театральное дело развернулось благодаря ему в сторону лаборатории. Но открытые им законы так быстро стали обыденными, что их перестали замечать. Это как колесо, о котором ты не думаешь, когда едешь в автомобиле. Станиславский и его система стали домом театра, это стены, которых не замечаешь, это воздух... Первый свой спектакль я когда-то сделал буквально по Станиславскому — и провалился. Потому что в его системе расширяющихся "кругов внимания" нет важнейшего для меня нулевого круга — это я и мои "тараканы". Я чувствую, что в своей работе расширяю его пространство до своих небесных "тараканов". В свое время мне пришлось честно проштудировать все его собрание сочинений. Сейчас эти тома, зелененькие снаружи, все исчерканные внутри, стоят на самой верхней полке. Я их больше никогда не открывал, но без них все равно нельзя.
