Уже проглотив книгу "Набоков о Набокове и прочем", вы вдруг осознаете, что занимались самым нелепым делом — читали подряд 37 газетных, журнальных и прочих телевизионных интервью, данных одним человеком. Послевкусие будет неодинаковым: например, для приверженцев набоковского культа этот сборник интервью, рецензий и эссе 1940-1970-х годов, большинство из которых публикуется по-русски впервые,— своеобразное наверстывание упущенного. Что делать, если в командировку в швейцарский Монтре тогда корреспондентов "Советской культуры" или "Литературного обозрения" не отправляли и по телевизору Набокова тоже не показывали. Поэтому именно от журналистов NY Times, Time, Le Figaro, Vogue и Playboy вновь и вновь узнаем о набоковском распорядке дня, о его нелюбви к шуму и Достоевскому, о том, что он имеет обыкновение читать несколько книг одновременно и как сочиняет "каждое проклятое предложение".
Впрочем, интервьюерам-соотечественникам и сам писатель, наверное, не был бы особо рад, поскольку уже давно потрудился изобрести свою Россию. Такого ярого неприятия, которое вызывала Россия реальная, пожалуй, удостоились у Набокова только темные силы, "вырубающие заросли мошника вдоль берегов Роны" и тем самым вредящие дневным бабочкам. Ну и, конечно, нехорошие критики с их вечным "скулежом": "С помощью дьявола я открываю газету 2063 года и в разделе критики нахожу: 'Сегодня никто не читает Набокова или Фулмерфорда'". Ужасный вопрос: "Кто этот несчастный Фулмерфорд?" (Хотя в новое издание вошли и набоковские рецензии, то есть тот самый "критический скулеж", с которого и начал покорение Америки еще не превратившийся в "мистера 'Лолиту'", как его окрестили журналисты, "мистер 'Машенька'".)Сложнее будет тем, кто, не дожидаясь 2063 года, писателя уже не читает (кстати, с таковых Набоков спрашивает очень строго; он обдает презрением даже самых прилежных читателей, не успевших ознакомиться со всем вышедшим из-под его пера, если у них, не дай бог, нет алиби). Может создаться ощущение, что это не Набоков устал сидеть в кресле перед нескончаемым потоком интервьюеров, не он мучился, правя потом не только свои ответы, но и их вопросы, а что нынешний читатель подвергается натиску Набокова. Вот мэтр в который раз третирует Достоевского, Гоголя, Фолкнера, Фрейда и Рабиндраната Тагора. Но это все еще похоже на игру. А вот нелестные высказывания о пастернаковском "Докторе Живаго" и "Жалобах портного" Филипа Рота, как выясняется, не в последнюю очередь связаны с вполне конкретным соперничеством в "чартах". Так, например, когда успешный поначалу роман "Ада" был вытеснен с первого места рейтингов, Набоков очень обеспокоился о рекламной кампании издательства, что в сборнике и запротоколировано. Хорошо еще, что писатель не потревожил своего олимпийского спокойствия нападками на Марио Пьюзо, который со своим "Крестным отцом" тоже заставил "Аду" посторониться.
Для непосвященных, а также для неуверенных в себе начинающих литераторов "Набоков о Набокове", этот концентрат максимализма со всеми его "антисоветчиной", "антидостоевщинкой", "твердыми суждениями" и множеством других украшений настоящего писателя, наверняка предстанет чем-то вроде пугала. Познакомившись с таким, надо просто спокойно продолжать экскурсию в "сад" набоковских произведений.
Тем более что таких пугал сейчас уже не делают: скорее у входа в мир писателя выставят рекламный щит "Добро пожаловать!". Вот, например, аналогичный по идее сборник "Фаулз о Фаулзе", названный, правда, не совсем аппетитно "Кротовые норы" (в другом переводе — "Червоточины"). В выходных данных замаскирован под "роман". На переплете изображено доброе интеллектуальное английское лицо, из атрибутов пугала только странная шляпа да статья 1965 года "Сбирайтесь вместе, о вы, старлетки", где 39-летний Фаулз иронически, но довольно страстно волнуется о том, что "западное общество перекошено в сторону девушек". Здесь же — целая подборка афористичных эссе, или по-симпатичному настойчивых резонов, почему обществу хорошо бы "перекоситься" в сторону Фаулза. Резоны озаглавлены "Я пишу, следовательно, я существую", "Клуб 'Дж. Р. Фаулз'", "Симпозиум, посвященный Джону Фаулзу", "Мои воспоминания о Кафке". Впрочем, мастер "магического реализма" умеет подчеркнуть и собственную двойственную природу: в эссе "Голдинг и 'Голдинг'" он представляет читателям Фаулза и "Фаулза". Фаулз в кавычках — одновременно и объект немереного поклонения, и карикатурная "фигура ненависти". Настоящий Фаулз дает будущим писателям ценнейшие лекции по creative writing ("Заметки о неоконченном романе"), заботится о дикой природе ("Сорняки, жучки, американцы"). В ответ он рассчитывает на взаимность читателей, настаивая на "интимно-личных" отношениях. Потому что от собратьев по перу он не надеется уже услышать ничего, кроме профессиональной фразы-пароля "Сколько раз в день вы занимаетесь этим онанизмом?".
Набоков о Набокове и прочем / Составление, предисловие, комментарий Н. Мельникова. М.: Издательство "Независимая газета", 2002 (Серия "Эссеистика")
Джон Фаулз. Кротовые норы / Перевод с английского И. Бессмертной, И. Тогоевой. М.: Махаон, 2002 ("Современная классика")