19 марта президент России Владимир Путин после длительного выборного дня, вечера и ночи встретился в Кремле с проигравшими ему кандидатами в президенты. Специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников считает, что это выглядело цинично, и объясняет почему.
Эта выборная ночь была для Владимира Путина не такой пронзительной, как такая же шесть лет назад
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ / купить фото
Победное утро началось для Владимира Путина со встречи с сопредседателями инициативной группы по его выдвижению кандидатом в президенты России (кажется, да это же было только что, ну буквально только что…). Владимиру Путину, такое впечатление, хотелось с ними поговорить. Он выиграл эти выборы с результатом, которого сам, мне кажется, не ожидал, и теперь, видимо, хотел получить удовольствие и получал его. Он расспрашивал их обо всем сразу, но стоило им увлечься, как вдруг терял интерес и прерывал их — не следовало все-таки им забываться и думать, что ему их и правда очень интересно слушать.
Накануне все было не так благодушно, но и совсем не нервно. Нервно — это выборы 2012 года, почти сразу после думских, после митингов оппозиции и победы с результатом, который, похоже, не так уж устраивал Владимира Путина.
Теперь все было по-другому. Уже к девяти вечера выяснилось: больше 73%.
Доверенные лица в это время собирались в Гостином Дворе. Первым человеком, которого я тут увидел, была великий тренер фигуристов Елена Чайковская. Она и сообщила мне эту интересную цифру: 73%. Елена Чайковская хотела, как и остальные, увидеть своего президента, хоть никто им тут, в атриуме Гостиного Двора, этого пока и не обещал, и даже приготовилась к длительному ожиданию:
— Мы на церемониях открытия и закрытия Олимпиад по четыре часа сидим и ждем, да еще и на холоде, и теперь тоже: мы еще и на митинг пойдем!
Митинг уже начался метрах в 800 от Гостиного Двора на Манежной площади, и ведущий Дмитрий Губерниев, которому теперь не так уж просто, видимо, будет вернуться в большой спорт, уже выводил на сцену Григория Лепса…
И тут я убедился, что не для всех здесь все так очевидно.
— Отлично! — воскликнул депутат Госдумы Михаил Терентьев.— Второе место!
— Как второе? — содрогнулся стоявший рядом со мной глава компании Bosco di Ciliegi Михаил Куснирович.— А первое у кого?
— У американцев! — пожал плечами Михаил Терентьев.— 13 золотых медалей! У нас — восемь! У канадцев тоже восемь. Но у нас серебра больше! Лыжницы наши молодцы!
Господин Куснирович вздохнул с облегчением. Стало ясно, речь идет, конечно, о паралимпийцах в Пхёнчхане, которым Михаил Терентьев не чужой, а может, самый близкий. Вот какие результаты его тут волновали больше результатов президентской гонки. И разве это могло не покорять? Покорялось.
На Манежной площади в это время на сцену вышел актер Василий Лановой. Он говорил много и с упоением (вот один из немногих, кто не выговорился и не выпелся на предвыборных митингах), он вспоминал писателя Александра Грина и фильм «Алые паруса», который снимали в Крыму, и сами алые пруса, которые везли из Одессы сшитыми «из того же шелка, что и красные галстуки…»
Василию Лановому еще было что сказать, но у Дмитрия Губерниева он был не один, и, подхватив какую-то из фраз Василия Ланового, ведущий уже брал артиста под руку со словами «Да, у нас с вами движение только вверх!..» и старался увести его вниз, со сцены, но не для того Василий Лановой так долго снимался в «Алых парусах», чтобы сейчас так вдруг сняться с этой стремительно финиширующей предвыборной гонки, в которой не всем артистам было дано, а те, кому дали, брали свое, казалось, раз и навсегда или по крайней мере чтобы еще долго не нужно было.
Великий кардиохирург Лео Бокерия подписывал волонтерам жилетку фломастером и вдруг останавливался и озабоченно спрашивал:
— А какое сегодня число?..
На него смотрели вопросительно, и после неловкой паузы он спохватывался:
— Ах, да…
Артист разговорного жанра Евгений Петросян с удовлетворением позировал фотографам, и в нем сейчас чувствовался тотальный перфекционист: «Нет, не так… И не так… Давайте я улыбнусь!.. Вот так!..» — и улыбался безукоризненно победно.
Через несколько минут я спрашивал его, каким он считает результат Путина, выдающимся или просто героическим, и он отвечал вопросом на вопрос: «А вы как думаете?!» Но не выдерживал и отвечал первым: «Конечно, выдающимся! Я уж не говорю, героическим! Какой президент, такой и результат!.. Поймите, мы живем в эпоху Путина!..» Шутка Евгения Петросяна была на уровне. На его.
Певица Диана Гурцкая рассказывала, что на избирательном участке ей сначала отказали, она впопыхах по ошибке взяла с собой загранпаспорт, а когда разобралась, было поздно, но она все думала, что, может, выйдет. «Нет, пришлось возвращаться домой…» — объяснил ее муж.
Зато в первый раз, рассказали они, для слепых избирателей были специальные трафареты с фамилиями кандидатов. В эти трафареты вкладывался бюллетень.
— И всех кандидатов можно было пощупать,— одобрительно сказала Диана Гурцкая.
Я спрашивал, неужели на всех участках страны были такие трафареты. Нет, только на тех, разъясняла она, где ждали слепых. Но все-таки было много и таких участков, где их не ждали.
— Меня Владимир Владимирович Ниной называет! — подошла ко мне помощник члена Совета федерации Николая Рыжкова и в самом деле Нина, Родионова.— А Говорухин называет романтической старушенцией!
Ее и правда можно было назвать и Ниной, и романтической старушенцией. Дело в том, что ей почти 80, а больше, чем 60, вы никогда не посмели бы ей дать. И вот она теперь готова была ждать здесь Владимира Путина всю ночь, и на ногах, и как угодно, или даже не одну, и уже все глаза проглядела, но не торопила его, нет…
Легендарный полярник Артур Чилингаров, сидевший в глубоком кресле, подозвал меня и коротко бросил:
— Я сказал: 75%, и вот — 75.
К этому моменту, к 11 вечера, процент голосов за Владимира Путина и правда вырос.
— За Павла Грудинина предсказуемо упал, с 15% уже до 13%: подсчет бюллетеней двигался на запад, Павлу Грудинину было не по пути…
Начальник управления президента по общественным проектам Сергей Новиков, впрочем, сказал мне, что они для себя считают не проценты, а миллионы голосов: так, по его словам, получается точнее, потому что цифры зависят от явки, а миллионы ни от чего не зависят, кроме самих себя, и было ясно уже, что и тут будет рекорд.
У гардероба в полном одиночестве (ни души метров на 30–40 вокруг) стоял депутат Андрей Макаров.
— Захотелось побыть одному наконец? — сочувственно спросил я его.— Люди для вас сейчас обременительны? Думаете о чем-то судьбоносном?
— Ну да,— просто признался Андрей Макаров.
Потом он отчего-то добавил:
— К тому же работы много. По налогам особенно…
Теперь он тут производил на меня странное впечатление.
В другом углу фойе, тоже в отдалении от других доверенных лиц, сидели в креслах, склонившись друг к другу головами, два брата, Никита Михалков и Андрей Кончаловский. Жизнь и судьба свели их здесь, в атриуме Гостиного двора, им, честно говоря, даже и деться было некуда друг от друга, и время было поговорить и даже наговориться. Вот этим братья тут и занимались.
А Владимир Путин уже выступал на митинге, как и в 2012 году, но сейчас не было никакого, видимо, ветра, так что и слезинок на щеках замечено не было. В конце концов, он уже как-то и привык к таким митингам в момент торжества, и нельзя было требовать от него невозможного, то есть переживаний каждый раз, как в первый… Нет, он несильно волновался, кажется, а когда площадь стала скандировать: «Пу-тин!.. Пу-тин!..», перебил ее в свой микрофон: «Рос-си-я!.. Рос-си-я!..» То есть он все еще чувствовал зачем-то некоторую неловкость.
Фотогалерея
Кадры с митинга на Манежной площади
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Еще минут через 15 он должен был появиться на короткой встрече с волонтерами, тут же, в Гостином дворе, на третьем этаже, где было несколько доверенных лиц (Маргарита Симоньян, Виктор Садовничий), и я видел, как один волонтер бережно держит в руках белоснежный жилет с надписью, конечно, «Путин» (такой же подписывал и Лео Бокерия). На вопрос, какой размер, юноша грубовато и не очень русским языком отвечал: «Мы не дарить».
Владимир Путин говорил им, как важно, чтобы никто не чувствовал себя проигравшим, но тут, строго говоря, проигравших и не было. Он говорил им, что «надо совершить решительный рывок», и это было, видно, то, что он собирается теперь делать, в конце концов ему больше нечего терять и не надо думать о следующих выборах и тратить на них время, и в этом смысле он достиг желанной фазы монархического правления, когда впереди шесть лет, которые можно в конце концов посвятить и исключительно своему народу, если, конечно, возникнет такое желание…
Ему предложили расписаться на жилетке в этот исторический вечер — для того, чтобы жилет, подписанный сегодня, хранился теперь в Музее современной истории России (в бывшем Английском клубе на Тверской).
Все тут отдавали себе отчет в том, что любое движение души и тела каждого из присутствующих тоже становится историческим — ну ладно, может, в меру… Но все-таки!..
— Дайте ручку президенту! — воскликнул кто-то, и принесли ручку, и жилет был подписан.
В соседней комнате там же, в Гостином дворе, Владимир Путин ответил и на несколько вопросов журналистов, среди этих вопросов был заметен вопрос журналистки Euronews насчет, безусловно, отравления господина Скрипаля. И Владимир Путин поделился новым соображением: если бы это было боевое отравляющее вещество, «люди погибли бы на месте», и верилось: кому, в конце концов, как не ему, это знать лучше всех остальных.
Подозрения в том, что отравили российские спецслужбы, он называл «чушью, бредом и нонсенсом», но аргументы были странными для президента страны (и совсем не странно, к примеру, для политологов, объясняющих так, как лучше, им кажется, и нельзя объяснить): «Чтобы кто-то позволил себе такие выходки накануне выборов президента и чемпионата мира по футболу!.. Невозможно!..»
Владимир Путин говорил, что неизбежны изменения в правительстве, и они, конечно, неизбежны: кто-то обязательно уйдет, а кто-то придет, по-другому не может же быть, но каждое его слово воспринималось при этом как решающее, как молния, да и гром тоже, и все среди этого неба, и хоть, по сути, и было банальностью и самым очевидным из всего, что только можно было вообразить здесь и сейчас, на этой уже ночной пресс-конференции.
Я спросил, есть ли у нас шанс в эти шесть лет увидеть нового Владимира Путина, а не прежнего, и он, наклонившись к микрофону, как-то очень уж выразительно сказал или даже почти прошептал:
— Все течет, все изменяется!..
Что, видимо, должно было означать, что шанс есть.
Я тогда добавил:
— И вы тоже?
И он, уже отойдя от микрофона, услышал все же, кивнул и добавил:
— И вы тоже, кстати.
А вот это спорно.
Последний публичный выход в эту ночь предстоял Владимиру Путину в атриуме, где его все еще ждали все остальные доверенные лица. Интересно, как вдруг, услышав, что Владимир Путин вот-вот появится, проявили себя телевизионные люди: в первом ряду мгновенно оказались и Александр Масляков, и Евгений Петросян… А Лео Бокерия не успел…
Им Владимир Путин сказал примерно то же, что и всем остальным, и через четверть часа они уже расходились не спеша, и директор «Артека» Алексей Каспржак, поднявшись по лестнице наверх, к выходу, оглянулся, посмотрел на огромные телеэкраны, на которых Владимир Путин все еще что-то говорил, и тоже произнес, вздохнув:
— Мне кажется, его уже нет с нами…
У меня было впечатление, что Алексею Каспржаку даже сделалось немного тоскливо — оттого, что вот все и закончилось, а сколько всего было до этого и что такой ночи больше уже не будет, да и был ли он здесь, Владимир Путин, и он ли это был, и что это все было вообще, а главное — что все это будет?..
И директор «Артека» пошел бороться за то, чтобы ему открыли двери многоярусной парковки на углу Ветошного и Ильинки, она закрывалась в 11 вечера, и он по неопытности думал, что это ничего не значит, наверное, в такой-то день… А именно в такой-то день и значило еще больше: все тут должно было быть тем более как положено… Но ведь и он в эту ночь в конце концов тоже победил…
Да, это была уже глубокая ночь, а утром Владимир Путин и встречался уже с сопредседателями инициативной группы по его выдвижению, а потом и с другими кандидатами в президенты. Это было, на мой-то взгляд, с особым цинизмом: он принимал их всех сразу в представительском кабинете первого корпуса Кремля, то есть там, куда они так хотели попасть, но не по его великодушному приглашению, а и вовсе против его воли.
Они вошли в представительский кабинет, и тем не менее, похоже, воодушевленный происходящим Павел Грудинин подошел к стулу с табличкой с его фамилией и сразу уселся за него. Впрочем, потом только осмотрелся и обнаружил, что все вокруг остались стоять, то есть попытка показать, что он чувствует себя здесь совершенно как у себя дома, в совхозе, выглядела нелепо, и Павел Грудинин вскочил со стула с такой же поспешностью, как сел на него. А потом, немного постояв, он, такое горе, увидел, как остальные не спеша принялись все-таки, наоборот, рассаживаться — и опять сел раньше всех с таким видом, словно уж кто-кто, а он порядки эти если не знает толком, то чувствует получше многих…
Он сидел, разглядывая традиционный остро отточенный зеленый карандаш с вожделенной золотой надписью «Кремль», потом начал пользоваться им как указкой — показывал господину Жириновскому на люстру, на картину, на скульптуру и спрашивал, что это такое тут выставлено, а лидер ЛДПР на правах хозяина (конечно, они могли тут пока резвиться, как Бобик и Барбос до прихода настоящего хозяина) рассказывал ему историю этих вещей (вряд ли, будем прямо говорить, подлинную).
После короткого вступления Владимира Путина они уединились, поблагодарив прессу, и вышли из кабинета только через полтора часа.
Ксения Собчак спускалась из представительского кабинета первого корпуса Кремля, как из коммерческого ресторана «Астория»
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ
По информации “Ъ”, Ксения Собчак, выступившая первой (никто не успел ни слова произнести, и предварительная очередность была другой, но она уже говорила, и остальным оставалось смириться), ограничилась, по сути, тем, что передала президенту папку, где были имена узников совести, которых предлагалось помиловать.
Всем остальным показалось еще более странным, что за все остальное время она больше в разговор не вступала, ограничившись еще парой реплик.
Да и куда там было: солировал лидер ЛДПР Владимир Жириновский. Тут не было его привычных партнеров, Геннадия Зюганова и Сергея Миронова, способных если не остановить его, то хотя бы на время перебить,— остальные тут были либо абсолютными новичками, либо представляли собою очень хорошо забытое старое, как Сергей Бабурин, так что господин Жириновский чувствовал себя в очень гордом одиночестве и говорил обо всем сразу и по любому поводу. Подойдя к журналистам, он еще потом констатировал, что меры по его заявлениям не принимались немедленно, а Владимир Путин только фиксировал их и отвечал в лучшем случае, что надо посоветоваться с юристами…
Сам Владимир Путин рассказывал им, что не собирается разгонять гонку вооружений и даже расходы на оборону планирует сократить без ущерба, ясное дело, для нее («Все посчитано: нам этих денег достаточно. У нас все есть!»).
И снова президент возвращался к отношениям с Западом:
— Но в любви обе стороны должны быть заинтересованы, иначе никакой любви не получается!
По информации “Ъ”, на самой встрече Владимир Жириновский ни слова не сказал про то, о чем потом рассказывал журналистам — о будущем устройстве высшей власти:
— Да, это, возможно, были последние выборы в России! Через шесть лет будет Госсовет человек 30, и его руководитель будет исполнять обязанности президента! Может, на год выберут, может, на десять!..
Себя господин Жириновский не причислял к членам этого Госсовета. Тем более что, может, на самом деле он и отдавал себе даже отчет в том, что никакого такого Госсовета никогда ни в каком виде не будет: надо совершенно не представлять себе господина Путина, чтобы хоть предположить что-нибудь такое. Впрочем, господин Жириновский занимался только на первый взгляд реальной политикой, но на самом деле непонятно, как в голове этого человека уживаются разнообразные плоды его собственного воображения, формирующего в ней текущую повестку его дня, а чаще, наверное, ночи.
Зато был так ясен Максим Сурайкин, который подошел к журналистам и сообщил, что он уделил внимание прежде всего облегчению положения пенсионеров.
Он, правда, ни слова сейчас не говорил о том, что на закрытой части встречи вместе с Сергеем Бабуриным убеждал президента, что нужно как можно скорее выпустить из тюрьмы бывшего мэра Махачкалы Саида Амирова (присутствующие понимающе переглядывались и пересмеивались: все казалось слишком очевидным).
Заминка после встречи вышла с Ксенией Собчак и Павлом Грудининым: они подошли было к журналистам, но увидев, что надо выстоять очередь, в которой первым уже несколько минут был на кассе Владимир Жириновский, предпочли поскорее уехать — занимать за ним показалось, видимо по понятным причинам, унизительным.
Зато тут был Сергей Бабурин, которого я спросил, сильно ли он расстраивается результатом. Сергей Бабурин внимательно смотрел на меня. Он думал, чтобы потом произнести:
— Цифры не могут радовать. А результатом доволен!
— Как так? — удивился я.
— Это ж не выборы были, а плебисцит,— туманно пояснил он.— И, честно говоря, впервые удалось столь широко изложить свою позицию!
— Видимо, и через шесть лет мы вас увидим среди кандидатов? — спросил я.— И главного конкурента вашего уже не будет.
— Путина-то? — переспросил Сергей Бабурин.
Да какого Путина? Сурайкина!