Романом Владимира Шарова "Воскрешение Лазаря" начинается новая очередь знаменитой серии современной прозы издательства "Вагриус": серия уже побывала "черной", "серой" и теперь, словно стремясь избежать говорящих эпитетов, еще раз поменяла оформление на более нейтральное. Но говорящим получилось само название первого же текста. Владимир Шаров, автор романов "Репетиция", "Старая девочка", "След в след", примечателен тем, что относится к числу так называемых проблемных писателей. Эксперименты со стилем вовсе не его стихия — он берет на себя вещи посложнее: придание нашей истории библейской значительности и одновременно низведение священных текстов до уровня скучной прозы.
Известная формулировка "не читал, но скажу" обернулась к Владимиру Шарову самой выгодной стороной: трудночитаемость его текстов безоговорочно признана критикой, но именно за нее его, что называется, и зауважали. Автор это насквозь "головной", не природный, но в то же время не пытающийся прикрыть свою бесстрастность нарочитой декоративностью. Что и дает возможность внимательнее рассмотреть продукты жизнедеятельности его мозга.Возможно, читателю, ждущему от литературы не развлечения, но пищи для размышлений, "Воскрешение Лазаря" и удастся дочитать до конца. Поскольку ровное течение повествования все же обладает минимальной шероховатостью: то и дело предоставляется возможность зацепиться за интересную тему (историк по образованию Владимир Шаров таковую подбросить умеет) и уже самостоятельно, обдумывая ее, спокойно пропускать абзац за абзацем — благо периоды повествования у автора на удивление закругленные, синтаксический пульс вообще не скачет.
Сначала это завлекательная тема — учение Николая Федорова о воссоединении на земле всех поколений: герой, от лица которого ведется рассказ, живет на кладбище, надеясь воскресить своего отца по имени Лазарь. Герой оказывается вовсе не единственным кладбищенским поселенцем — мысль о том, что ушедшие раньше времени отцы достойнее оставшихся сыновей, не дает покоя многим. Тут невольно задумываешься обо всех покинувших нас в описываемую эпоху 1930-х литераторах: казалось бы, восстановление справедливости должно начаться с них. Причем площадкой для их появления может стать просто хороший современный текст. Однако в романе пытаются воскресить не утерянное мастерство, а неких чрезвычайно абстрактных персонажей.
Помимо воспоминаний об отце героя мучают еще и разнообразные документы, оказавшиеся в его руках, знакомству с которыми в дальнейшем роман и посвящается. Эти документы — переписка четырех героев: двух сестер, Наты и Кати, и двух братьев, Коли и Федора. Любовный четырехугольник, в который сложились их отношения,— следующая зацепка романа. Некоторое время читателю предлагается пораспутывать клубок отношений персонажей. Но очень скоро автор призывает своих героев прекратить занятия женитьбами-адюльтерами и приступить к выполнению их непосредственной миссии: братья должны изображать Каина с Авелем и Христа, а сестры — служить при них простыми плакальщицами. Братья также олицетворяют собой разные возможности спасения России: для одного из них это монашество и даже юродство, для другого — так и не состоявшийся победоносный марш через всю страну с целью воссоединить народ. Соответственно, и сам автор примеряет для своего текста разные роли: от поисков примирения (палачи и жертвы в романе так часто сливаются в объятиях, что и Достоевский уже не прослезится) до полнейшего юродства (Дева Мария сидит в сталинских лагерях, воскресшим Лазарем оказывается расстрелянный Каганович, а весь советский террор объявляется необходимым условием дальнейшего воскрешения русского народа).
Есть еще пятый персонаж — первый заместитель наркома госбезопасности Спирин, который выступает главным вершителем судеб: он разрешает соперничество братьев и берет на себя роль создателя и карателя революции. Звучащая в финале романа фраза "И вот пришли чекисты" выглядит подозрительно актуальным намеком на нынешнюю историю России. После всего этого кто-то должен быть признан святым: либо автор, нашедший оправдание всему, либо читатель, добравшийся до этого места. Единственное, что не удалось воскресить Владимиру Шарову,— это сам русский роман: последний у него, как старец Зосима в "Братьях Карамазовых", провонял насквозь.
Владимир Шаров. Воскрешение Лазаря. М.: Вагриус, 2002