Первый заместитель министра сельского хозяйства Сергей Данкверт на прошедших в ВТО многосторонних консультациях по сельскому хозяйству жестко отстаивал позиции, к которым партнеры по переговорам предъявляют наибольшие претензии. С какими трудностями ему пришлось столкнуться в Женеве, СЕРГЕЙ ДАНКВЕРТ рассказал в интервью корреспонденту Ъ ИГОРЮ Ъ-СЕДЫХ.
— Все чуть ли не в один голос говорят, что вы снизили базовую цифру господдержки сельского хозяйства после вступления в ВТО. Так ли это?
— Вопреки тому, что писали в прессе, наша позиция не изменилась, мы представили данные и таблицы о господдержке сельского хозяйства за 1991-1995 годы. Теперь нас попросили представить данные за 1991-1997 годы, и мы сделаем это, раз просят. Мы повторяем уже десятый раз: в 1998 году был дефолт, и сельское хозяйства осталось фактически без какой-либо поддержки. Поэтому тот год и последовавший затем тяжелый период восстановления нерепрезентативны в отношении господдержки. Мы уже представили им ранее "Основные направления аграрно-продовольственной политики на 2001-2010 годы". В последние годы наше министерство ратует за введение мер по регулированию рынка. Дело в том, что многие страны ведут недобросовестную конкуренцию. Мы, к сожалению, сталкиваемся с двойными стандартами, когда нас хотят лишить того, чем сами активно пользуются. В частности, речь идет о зерновых квотах, которые Евросоюз вводит с 1 января. Они их даже по странам разбивают, не обсуждая, какими методами делить. На наше предложение попробовать сделать это без квот, без тарифов — как они сами нам советуют — ответа не последовало.
— Насколько известно, Россия тоже готовит ограничительные меры на импорт из ЕС.
— Мы это обсуждаем уже второй год и говорим Минэкономразвития, что нам надо располагать всеми внешнеторговыми механизмами, которые не противоречат регламентам ВТО. Но к сожалению, у нас теперь принятие решений во внешнеэкономической политике стало очень длинной историей. Как выпускник Академии внешней торговли, могу сказать, что это неприемлемо. Остается только сожалеть, что у нас нет ведомства, которое бы занималось только внешней торговлей и быстро реагировало на изменения ситуации. Во всяком случае, мы ясно ощущаем задержку принятия важнейших решений, что больно ударяет по нашей экономике, в частности по сельскому хозяйству.
— Но партнеров по переговорам как раз и тревожат ваши требования введения ограничительных мер.
— Нас к этому толкает ситуация. Увеличивая эффективность производства, у нас производитель получает более низкие цены. В этом году такая ситуация сложилась с мясом, молоком и зерном, и по всем позициям цены ниже, чем в прошлом году,— из-за того, что у нас отсутствует механизм регулирования цен, имеющийся практически во всех странах, в том числе минимальные закупочные цены. Для примера, в США минимальные закупочные цены на молоко устанавливаются в каждом штате, в Англии вообще государственная монополия на реализацию молока. Мы же сегодня все ждем "невидимую руку рынка", которая отрегулирует сельскохозяйственный рынок. Но ждать бесполезно. Мы уже два года пытаемся объяснить, что отрегулировать сельскохозяйственный рынок "невидимой рукой" не получится. На самом деле, если бы у ряда стран не было такой массированной поддержки, наше сельское хозяйство было бы вполне конкурентоспособно, а по многим позициям представляло опасность своими экспортными возможностями. Мы расходуем на поддержку мизерные для такой огромной страны средства и работаем практически полностью на рыночном механизме. Сегодня ни об одной стране нельзя сказать, что она работает с такими рыночными механизмами, как у нас. Везде есть ограничения. В США нужно регистрировать импортера мяса, в Евросоюзе нужно тоже зарегистрироваться, и одно наше предприятие там регистрируют уже два года. У нас же этих ограничений нет — рынок свободный. Мы сегодня идем более либеральным путем, чем Канада, хотя наше министерство говорит, что надо в либерализации внешней торговли все-таки найти золотую середину. С Минэкономразвития у нас в этом отношении спор: оно хочет убрать все препятствия в торговле и чтобы рынок регулировался "невидимой рукой". Но в сельском хозяйстве ни в одной стране нет "невидимой руки" — везде только видимые: либо государство, либо два государства.
— Как два?
— Речь идет о различных мерах, которые государство применяет: с одной стороны, ограничительные, а с другой — субсидии. Те же Австралия и Новая Зеландия все равно свой рынок регулируют. У Аргентины конкурентоспособность во многом поддерживается снижением пошлин в четыре-пять раз, которое она получает как развивающаяся страна. Мы и говорим сегодня, что сами нормы ВТО недостаточно регулируют отношения, потому что создается не совсем здоровая конкуренция. А как она может быть здоровой, если одним — пошлины меньше, другим — субсидии больше, а мы чем можем отвечать? Поэтому мы в ВТО отстаиваем и для себя право применения механизмов регулирования, и то, что у нас в стране затягивается принятие этих механизмов, приводит к тому, что иностранцы говорят: у вас, мол, их нет, так и впредь не вводите. Мы же должны их иметь до вступления в ВТО.
— Придется звонить в политический колокол?
— Я не берусь судить о политическом уровне, я говорю о переговорах. Россия ведет переговоры очень долго, и если бы мы вели их интенсивнее с самого начала, вполне вероятно, мы бы вступили в ВТО на условиях более выгодных, чем придется вступать. В 1995 году и поддержка, и рынок — все у нас было либеральным. Почему мы тогда не вступили, совершенно непонятно.
— Возникает впечатление, что в команде российских переговорщиков вы стоите особняком.
— Мы сегодня имеем возможность говорить правду. Затяжки в принятии решений во внешнеэкономической сфере больно ударяют по экономике. И там, где нужно быть жесткими, не получается быть сверхлиберальными. Что касается ситуации на переговорах в ВТО, я сравнил бы их с велогонкой, когда вся команда мчится к финишу. И вдруг кто-то забыл про команду и, растолкав других по кюветам, сам добежал до финиша. Будет очень обидно, если у нас получится так, что и мы доедем до финиша с потерями: в кюветах много окажется.