Для них просят 40 рублей. Если никто не поможет, учителя и воспитатели из школы-интерната в деревне Прудки Смоленской области все равно на Новый год разберут детей по домам. Потому что Новый год же. Обидно ложиться спать в десять вечера, не зажигая бенгальских огней. Но на 40 рублей можно испечь торт. Из Нового года дети больше всего запоминают торт.
— У нас был помещик очень хороший,— директор Починковской школы-интерната Игорь Чепурышкин, которого вся деревня зовет Чебурашкин, ведет меня к входу.— Это была церковно-приходская школа, и наш помещик ее спонсировал.
Зданию бог знает сколько лет. Деревянные полы качаются под ногами. В интернате живет больше 140 детей со всей Смоленской области. Дети с проблемами — так это теперь политкорректно называется. На каникулы и на праздники они разъезжаются по домам, хорошо это или плохо. В пустом здании интерната остаются только 35 сирот, которым некуда ехать. Раньше директор Чепурышкин наряжался Дедом Морозом, приходил 31 декабря в 10 вечера к детям, поздравлял, раздавал маленькие подарки.— А теперь, дети, ложитесь спать! С Новым годом!
До полуночи еще часа полтора. Чепурышкин разворачивается и уходит. Домой, праздновать! Квашеная капуста, грибы, хлебный пирог, натуральное хозяйство. А дети смотрят ему вслед, и этот взгляд, даже если повернуться к взгляду спиной, невыносим, вы понимаете?
Теперь уже никто не помнит, кто из учителей и воспитателей первым стал приглашать детей в гости. Это же деревня, все всех знают. Дети выходят гулять на улицу, и дедушка Николай из дома напротив сооружает им на льду замерзшего озерца карусель из старого тележного колеса и оглобли. А потом зовет в гости:
— Ну пойдемте, колобком угощу.
Колобок — это простой хлеб, но, вернувшись в интернат, дети еще несколько дней вспоминают колобка. А дочь дедушки Николая Ирина Николаевна работает в интернате учительницей, и ей кажется, что несложно ведь пригласить детей на праздник, да вот хоть на Новый год. Двоих или троих. Беда только в том, что если троих из 35 сирот кто-то пригласил в гости, то оставшиеся дети смотрят своим товарищам вслед тем самым взглядом, который невыносим.
Но в интернате же есть другие учителя, воспитатели, нянечки. Они тоже начинают приглашать детей, потому что это даже педагогично, за несколько новогодних дней в гостях дети обучаются всякой деревенской работе: скотину покормить, картошку почистить да и губы накрасить помадой, праздник ведь. Постепенно как-то так складывается, что всякие каникулы дети, которым некуда ехать, расходятся по домам учителей и наставников. Интернатский психолог с удивлением отмечает, что до похода в гости дети рисовали черно-белые рисунки, а после гостей начинают рисовать цветные.
Смешная девочка Настя восьми лет сидит у директора Чепурышкина на коленях и рассказывает, как была в гостях. Рассказывает в основном про еду. Салат оливье готовили, мясо с грибами, но главное — торт. Настя поднимает руки и показывает, какой был торт. Судя по всему, огромный, невероятных размеров.
Сам директор Чепурышкин тем временем рассказывает про организационные вопросы. Если ребенок из детского дома уходит на несколько каникулярных дней, директор должен иметь всякую про это отчетность. Куда ушел, в какую семью, с семьей должен быть договор. Областной инспектор по правам ребенка должен предлагаемую семью одобрить и убедиться в ее благонадежности. Теоретически поход сироты в гости на несколько дней на соседнюю улицу к учительнице математики должен оформляться договором, по которому учительница на несколько дней становится ребенку опекуном и должна получать от государства сорок рублей в день, как всякий опекун, на питание опекаемого.
По закону следовало бы снять ребенка с довольствия в детском доме, перенаправить расходуемые на него деньги опекуну — сложная бухгалтерия, гора бумаги, речь идет всего о 40 рублях, бог с ними. Хотя, конечно, 40 рублей в день для деревни — серьезные деньги. Можно было бы испечь торт даже больше того, про который говорит Настя.
Мы шагаем с директором Чепурышкиным по качающимся деревянным полам, заглядываем в спальни и классы, разговариваем про 40 рублей так долго, словно они 40 миллионов.
— Хорошо бы еще,— Чепурышкин запинается: ему кажется, будто просит уже слишком много,— хорошо бы, конечно, каких-нибудь денег на подарок. В смысле конфеты, потому что у нас дети совсем почти не видят сладостей. И еще хорошо бы, чтоб принимающая семья могла купить ребенку на Новый год куртку или ботинки. Государство ведь дает детям одежду раз в два года, а дети очень быстро растут, играют во всякие игры.
На Насте красные колготки. На коленке большая дырка, и директор, пока Настя сидела с ним, как бы невзначай прикрывал эту дырку рукой и шептал:
— Что ж ты не зашила-то, стрекоза? — И мне: — Еще у нас нет детских книжек. Взрослые книжки и всякую специальную литературу нам дарят, а детских книжек нет. Знаете, сказки...
Я выхожу на улицу. Эти добрые люди все равно на Новый год разберут сирот по домам. Только у них нет денег. Они получают учительскую зарплату и живут натуральным хозяйством. У них будет веселый праздник и хлебный пирог. В десять часов вечера не будет отбоя. Утром можно будет спать сколько угодно. Потом будет завтрак и катание на карусели, сделанной из старого тележного колеса и оглобли. Новогоднее угощение они поделят между родными детьми и пришедшими погостить сиротами. Они поделят напополам скудные подарки. Они не смогут подарить детдомовскому малышу новые ботинки. Разве что только вы им поможете. Поможете?
ВАЛЕРИЙ Ъ-ПАНЮШКИН