|
Ноты и банкноты |
 |
| Фото: ДМИТРИЙ ЛЕБЕДЕВ, "Ъ" |
Семья и школа
Шестилетний мальчик обнаруживает вдруг, что вовсе не все дети каждый день по пять часов играют на скрипке. Он говорит:
— Мама, а вот Дашу никто играть на скрипке не учит. Это почему?
Мама задумывается ненадолго:
— Наверное, потому, милый, что учат на фортепиано.
Мы встречаемся у двери, ведущей в благотворительный фонд Владимира Спивакова. Улица Покровка. Безумная какая-то лестница присобачена к старинному дому и ведет на второй этаж — чуть ли не в окно. Фонд покупает талантливым детям инструменты — всего 200 инструментов, в том числе несколько роялей и скрипку Testori за 75 тыс. евро. Еще фонд оплачивает больным детям лечение, и дети без рук в благодарность пишут для фонда иконы, держа кисточку в зубах. В кабинете директора фонда Екатерины Ширман на стене висит образ Богородицы. В роли Богородицы афроамериканская певица Джесси Норман. Три телефона звонят одновременно, люди одновременно разговаривают. Владимир Спиваков может позвонить в два часа ночи откуда-нибудь из Екатеринбурга и сказать:
— Катя, тут есть такой мальчик!..
— Вовочка, я все поняла, не волнуйся.
И маэстро не волнуется, маэстро думает про звукоизвлечение или про что-то там еще. А тут все одновременно разговаривают; мамы вундеркиндов заполняют какие-то анкеты, чтобы получать 2 тыс. ежегодных стипендий по тысяче рублей в месяц; дети настраивают инструменты — у них репетиция. Я спрашиваю:
— Кому платят стипендии?
— Малообеспеченным,— отвечает мне флейтистка Женя Еремеева с прямотой вундеркинда.
Жене 12 лет. Она учится в музыкальной школе при консерватории. Она рыжая и строгая. У нее будет сольная карьера. Ничем, кроме музыки, она заниматься не намерена — во что бы то ни стало. Женина мама была оркестранткой, потом ушла из оркестра играть в ресторане ради того, чтобы дать дочери музыкальное образование. Бред какой-то!
Трубач Кирилл Солдатов учится, наоборот, в музыкальной школе при Гнесинском училище. Он не знает сумму стипендии, которую платит ему спиваковский фонд: как-то не спрашивал у мамы. Он будет поступать в Гнесинскую академию, потом поедет учиться за границу.
— А потом, Кирилл? — я спрашиваю про деньги.
— Ну, Спиваков же как-то выбился в люди.
— А если вы не Спиваков?
— Но ведь жизнь моя какая-то музыкальная. Не могу же я быть коммерсантом.
— А велики ли у вас шансы стать Спиваковым?
— Пятьдесят на пятьдесят,— говорит Кирилл.
Бред какой-то! Истории про музыкантов и деньги одна безумнее другой. С пианисткой Полиной Осетинской мы встречаемся в баре. Полине 26 лет. В 13 лет она была вундеркиндом и давала по 200 концертов в год, на удивление быстро для маленькой девочки перебирая пальцами по клавишам. Потом куда-то пропала. Потом снова появилась в качестве весьма успешной пианистки, правда почти никогда не дающей концертов в Москве. Я жду Полину за стойкой. Прошу посетителей не занимать место рядом со мной, потому что сейчас придет девушка: извините. Когда Полина входит, бармен, присвистнув, бесцеремонно подмигивает мне: дескать, девушка достойна того, чтоб ее ждать. Полина — красавица. У нее только руки какие-то неожиданно взрослые для 26-летней женщины. Если бы наглый бармен услышал, что Полина рассказывает, он бы не подмигивал с выражением идиотской мужской солидарности, он бы повесился.
Когда Полине было 13 лет, ее отец, он же менеджер, договорился для нее о туре по Соединенным Штатам Америки — 50 концертов, по $50 тыс. за концерт, $2,5 млн.
— Вам в 13 лет нравилось много зарабатывать?
— Я же не видела этих денег.
В подписании контракта как-то принимал участие президент Советского Союза Михаил Горбачев — кому-то там пожимал руку. Полина Осетинская — достояние республики, так вот. За несколько дней до отъезда в Америку Полина убежала из дома, приехала в Ленинград, пришла в музыкальную школу при консерватории и попросила педагога Марину Вольф научить ее играть на фортепиано заново.
Я говорю:
— Полина, что же вы наделали! Это же 2,5 млн!
— Понимаете, мои концерты были ведь своего рода аттракционом.
— Вы хотите сказать, что вас показывали как зверька в цирке?
— Ну, вроде того. Марина Вениаминовна Вольф говорила, что у меня нет школы, что у меня плохая педаль, что я безобразно отношусь к музыке. А я слушала ее с восторгом. Она вообще отказывалась меня учить, говорила, что у меня, наверное, звездная болезнь. А я кричала: "Нет! Я хуже всех!" Я сбежала потому, что если бы тогда в Америке сыграла эти 50 концертов, то все бы поняли, что я мыльный пузырь.
На этих словах бармен склоняется над нами и спрашивает, не желаем ли мы еще чего-нибудь, кроме воды без газа, которую пьет Полина. Мы не желаем. 2,5 млн этому парню хватило бы на всю жизнь.
 |
| Фото: ДМИТРИЙ ЛЕБЕДЕВ, "Ъ" |
| Юные дарования редко задумываются о материальной стороне будущей профессии. Впрочем, взрослые дарования — тоже |
— Пять лет. Через пять лет в Бельгии я почувствовала, что педаль меня больше не волнует.
— А что играли?
— Не помню. Дебюсси, кажется, или Скрябина. Не важно.
Полина объясняет, употребляя слова "личный посыл", "школа", "тварь дрожащая или право имею". Смысла этих слов я не понимаю, а понимаю только, что сейчас Полине платят раз в 50 меньше, чем предлагали тогда в Америке. То есть она работала пять лет как проклятая, чтобы получать в 50 раз меньше!
— А бывает, Полина, такое, чтоб не хватало денег?
— Пуф-ф-ф! — Полина смеется.— Конечно, бывает.
— И что вы тогда делаете? Как вы поступаете, когда надо быстренько подхалтурить?
— Я открываю Библию, то место в Нагорной проповеди, где написано "Не копите себе сокровищ на земле", и читаю это место несколько раз подряд.
— И что? Мысли о бренном отступают?
— Нет,— Полина улыбается.— Кто-нибудь обязательно звонит в это время и предлагает концерт.
Нестандартизированный продукт
Времени 12 ночи. Альтист Илья Гофман сам назначил интервью на это время. Он учится у Башмета. Он говорит на полном серьезе:
— Юрий Абрамович великий музыкант, гений!
Вечером у Ильи был какой-то концерт или фестиваль, а днем интервью у него взять нельзя, потому что днем Илья занимается. День — это святое. Илье небось лет 25.
— Как зарабатываете на хлеб?
— Сижу на шее у родителей.
Широкой публике Илья Гофман известен по давнишней хакерской истории. Зашел в сети куда не надо, взломал какую не надо защиту, пытался перевести $99 тыс. со счета на счет, был арестован, сидел в тюрьме 362 дня. Музыкальной публике Илья Гофман, наоборот, известен скрипичным трио, написанным в тюрьме, с "малявой" переправленным на волю и исполненным на фестивале "Московская осень" в отсутствие автора по уважительной причине. Еще он лауреат конкурса Башмета. Концерты не только играет, но иногда и устраивает: вечер американской музыки 10 сентября в Большом зале консерватории, мастер-класс Башмета, камер-концерт — Илья говорит, что на организацию концерта к 11 сентября потратил два месяца. Концерт удался, а Илья теперь жалеет, что нельзя было одновременно работать продюсером и заниматься как проклятый на альте.
— А зачем вам было 99 тыс.?
— Ну, это детство! Хотелось чего-нибудь великого. Захватывающая, между прочим, головоломка, решение изящное.
— Что, просто из любопытства? Или вы не понимаете, какие такие бывают деньги?
Правда заключается в том, что к деньгам Илья действительно относится как ребенок. Вот, например, ему позарез нужен альт Testori. Так, может быть, дать объявление в газету, и тогда откуда ни возьмись появятся спонсоры? Надо только написать в объявлении, что альтисту Гофману нужен альт Stradivari, иначе незнакомое слово Testori спонсоров отпугнет. Господи! Он же даже видел спонсоров, он же даже с ними работал! Ему же небось 25, а он до сих пор не отличает возможное от невозможного.
Полночь. Илья Гофман угощает меня на кухне чаем и бананом и говорит:
— Понимаете, у нас нестандартизированный продукт. С одной стороны, народ не тянется к прекрасному; с другой стороны, профессионалы не хотят друг друга ранжировать. Невозможно сказать, что хуже, что лучше. Можно сказать только, что музыкантов, которых ценят в своей среде, совершенно необязательно ценит широкая публика.
Если делить музыкантов на группы по имущественному принципу, группы получаются не совсем логичными, как если бы садовник делил яблоки на круглые и зеленые.
Во-первых, есть звезды, за которых платит публика. Билет на Спивакова в партер стоит 8 тыс. рублей. Президент продюсерской фирмы "Росинтерфест" Игорь Гуревич говорит, что звезды в России получают столько же, сколько в Европе, а иногда даже больше. Европейские гонорары звезд общеизвестны — до $100 тыс. за концерт. Шоу-бизнес.
 |
| Фото: ДМИТРИЙ ЛЕБЕДЕВ, "Ъ" |
| Александр Рудин и его оркестр готовы снова и снова репетировать пренебрежение "презренной пользой" |
Третья группа — музыканты младше 30 лет. Илья Гофман, сидящий напротив меня. Почти весь состав "Виртуозов Москвы" и "Солистов Москвы". Они лауреаты. На конкурсе Чайковского первая премия — $10 тыс., вторая — $7 тыс., третья — $5 тыс. Первую вручают через раз. Лауреаты первой премии больше не имеют права участвовать в этом конкурсе. Так что можно выигрывать конкурсы. Скрипичных конкурсов в мире много, альтовых конкурсов мало — для альтистов такой приработок затруднителен.
Зарплаты "виртуозов" и "солистов" смешные — 1,5 тыс. рублей. Продюсер Игорь Гуревич, правда, относится к этой цифре скептически, поскольку есть еще гонорары за концерты. А концертов много, а со Спиваковым и Башметом концерты дорогие — в удачные месяцы набегает около $1 тыс.
— Бывает,— Илья Гофман понижает голос так, словно это повлияет на разборчивость букв в следующей моей строчке.— Бывает, что музыканты играют на банкетах за $20. И хорошие музыканты. Устроителям банкетов струнный квартет с консерваторским образованием обходится дешевле цветов.
Четвертую группу, по мнению Ильи Гофмана, составляют талантливые дети.
— Вундеркинды сейчас вышли из моды, что детям на самом деле на пользу.
— Илья, чего вы добиваетесь? Ради чего вы и ваши товарищи морите себя голодом?
Гофман начинает объяснять, но объяснения его для немузыкального человека звучат туманно: построение музыкальной фразы, выражение музыкальной мысли, художественный вкус. Если талант возделан и рафинирован, то возникает ясность. Люди, понимающие, о чем это говорит Илья Гофман, вероятно, порядочное время потратили на слушание музыки, вместо того чтоб потратить его на зарабатывание денег. К тому же некоторые способы заработка становятся недоступны человеку с рафинированным и возделанным вкусом — по этическим соображениям.
Логика ясна, но ошибочна. Элитарное искусство для нищих интеллектуалов? И да, и нет. На концерт Владимира Ашкенази с Лондонским оркестром в Большой зал консерватории пришла целая толпа преуспевающих бизнесменов, купивших билет за $200, потому что продюсер Гуревич пиаровскими методами объяснил публике, что оркестр патронируется его высочеством принцем Уэльским. Примерно столько же пришло людей, надеявшихся попасть как-нибудь бесплатно. Они даже не подумали купить билет за $200, потому что у них нет таких денег. Зато они знали, кто такой Владимир Ашкенази. Из-за столкновения тех и этих на входе возникла ужасная давка.
Я сижу в компании "Росинтерфест", в кабинете директора Игоря Гуревича. Он рассказывает, что классическая музыка — тот же шоу-бизнес, только публику нельзя обмануть. Максима Венгерова, например, не нужно было раскручивать, надо было просто сделать так, чтоб его услышали. С другой стороны, можно сделать Ванессу Мэй, но про нее мы не будем разговаривать, потому что она играет на уровне 6-го класса музыкальной школы. То есть можно взять классического музыканта и раскрутить методами шоу-бизнеса, только он тогда перестанет быть классическим музыкантом.
— Главное,— говорит Гуревич,— талант и школа.
И я опять не очень понимаю, про что он говорит. Тогда он начинает рассказывать, что его продюсерская компания завлекает богатых людей на концерты вовсе не музыкальными соображениями, а соображениями престижности. Мировое признание, самые престижные сцены мира, патронат августейших особ, будет жена президента, будет мэр Москвы — целевая аудитория приходит ради этого, забывая выключать мобильные. А потом им начинает нравиться классическая музыка.
— Подождите, Игорь. А что именно нравится целевой аудитории? Талант? Школа? Рафинированный вкус? Ясность?
Гуревич улыбается:
— Нет, конечно. На первых порах нравится неожиданный мелодизм.
— Весь вечер напевал в ванне второй концерт Рахманинова?
— Насвистывал! Во-вторых, нравится акустический эффект оркестра. Мне даже говорили, что Лондонский оркестр звучит как dolby surround.
Тут я вспоминаю обшарпанный магнитофончик Ильи Гофмана. Илья говорил, что музыканты редко покупают сумасшедшую звуковоспроизводящую технику. Они не слушают dolby surround, они слушают музыку. Их не очень интересует, за что целевая аудитория готова им платить. Это, наверное, глупо.
Праздные счастливцы
Звучит натянуто, но Александр Рудин со своим оркестром правда репетирует в зале Чайковского "Моцарта и Сальери". "Нас мало, избранных счастливцев праздных, пренебрегающих презренной пользой",— поет человек в свитере.
— Заканчивайте! — на сцену выходит строгий служитель.
— Заканчиваем, еще четыре такта,— Рудин как будто извиняется, не переставая помавать над головой дирижерской палочкой.
После репетиции мы сидим в полутемном фойе, и Рудин говорит:
— Стиль, форма, баланс, звукоизвлечение, развитие мелодических линий... Публика ничего не понимает и денег дает мало.
— Но можно же стать модным.
— Модным не хотел бы стать. И президентом тоже стать не хотел бы. В модной среде человек зависим, ему некогда заниматься музыкой. Сам род искусства — углубленный.
— А деньги?
— Черную икру я не ем, езжу на метро. Машина у меня "Жигули", "четверка", но используется напополам с оркестром. Сотовый у меня всегда выключен, видеомагнитофон у меня сломался семь лет назад. Деньги бывают нужны, только чтобы вложить их в какой-то проект, если не хватает спонсорских.
Я хочу спросить еще что-нибудь умное, но Рудин продолжает сам:
— Денег человеку вообще нужно в два раза меньше, чем он думает.
ВАЛЕРИЙ ПАНЮШКИН