В результате военной кампании в Сирии Ближний Восток стал одним из ключевых направлений российской внешней политики. Насколько эта политика успешна, обсудят на следующей неделе в Москве участники конференции, организованной международным дискуссионным клубом «Валдай» в партнерстве с Институтом востоковедения РАН. О сложностях, с которыми приходится сталкиваться России на Ближнем Востоке, корреспонденту “Ъ” Марианне Беленькой рассказал один из ключевых участников конференции научный руководитель Института востоковедения академик РАН Виталий Наумкин.
Академик РАН Виталий Наумкин
Фото: Анатолий Жданов, Коммерсантъ
— Тема предстоящей конференции — «Россия на Ближнем Востоке: игра на всех полях». О каких полях речь и сохранится ли эта игра после окончания военной операции России в Сирии?
— Спрашивать «на каких полях» не совсем корректно. На всех, какими бы они ни были. Регион все время преподносит сюрпризы. Война в Ираке в 2003 году, «арабская весна», которая привела к серьезным изменениям в Египте, Сирии, Ливии, Йемене. Рядом Афганистан, который примыкает к Ближневосточному региону. На конференции мы будем рассматривать события в регионе через призму той роли, которую играет там Россия.
— И какова эта роль?
— Россия работает со всеми игроками. И теми, кто входит в число ее близких партнеров и союзников, и теми, кто таковыми не является, а, наоборот, тесно связан с Западом. Посмотрите на отношения России с арабскими монархиями Персидского залива. Москва укрепляет там свои позиции, не пытаясь выдавливать США или конкурировать с ними. Иногда у нее для этого просто нет достаточных ресурсов, иногда сами государства региона хотят видеть США в качестве защитника своих интересов. Россия не требует закрытия американских баз, не борется с их присутствием там, где оно связано с политической волей правительств этих государств.
— Как долго Россия сможет продолжать лавировать между интересами разных стран в регионе? Например, между Ираном и Израилем…
— Я бы не назвал это лавированием. Оно означает некую всеядность и беспринципность. Россия умеет работать с разными группами государств и действует в своих интересах, аккуратно и осторожно, не ввязываясь в серьезные столкновения с региональными игроками.
— А не придется выбирать, на чью сторону встать?
— Пока не приходилось. У России огромный опыт работы с конфликтующими сторонами. Не только на Ближнем Востоке. Я не думаю, что нужно выбирать между Ираном и Израилем, Саудовской Аравией и Катаром и так далее. Напротив, Россия может пытаться смягчить противостояние между враждующими сторонами, не давать спровоцировать конфликт. И иногда ради такой многовекторной, сбалансированной политики приходится идти на жертвы.
— Какие?
— Последний пример — турецко-курдские отношения. Турция — один из важнейших партнеров России в самых разных сферах: в экономике, политике, теперь еще и в военной сфере. Страна—член НАТО покупает российский ракетно-зенитный комплекс С-400. Это очень серьезно. И рядом курды, с которыми Москву связывает долгая история отношений. Она помогала курдскому национально-освободительному движению в середине XX века. И сегодня оказалась в очень сложной ситуации. Российские власти хотели, чтобы крупнейшая политическая сила в Сирийском Курдистане — партия «Демократический союз» (ПДС) и ее «отряды народной самообороны» — присутствовали на всех переговорных форматах, касающихся сирийского урегулирования, в том числе на Конгрессе национального диалога в Сочи. Турция категорически против. Она считает эти организации террористическими. Россия, как и весь мир, так не считает. Ей пришлось принимать трудное решение.
— И курдами пожертвовали…
— В итоге в Сочи были курды, но не представители ПДС. Я понимаю озабоченности курдов, но Россия делает все, чтобы добиться запуска конституционного процесса в Сирии, и этому был посвящен конгресс в Сочи. Россия продолжает сотрудничать с курдами, но, к сожалению, есть курдские политики, которые готовы сложить все яйца в американскую корзину. Хотя уже не раз американцы обманывали курдов и не выполняли свои обещания. И могут сделать это снова. Курды мечутся, они недовольны сотрудничеством России и Турции. Но это сотрудничество для Москвы стратегически очень важно. Турция угрожала выходом из процесса сирийского урегулирования, особенно из астанинского формата, в рамках которого Россия, Турция и Иран сумели создать в Сирии зоны деэскалации.
— Которые не работают…
— Они не работают, если подходить к этому с максималистских требований: создали зону, и там никто не нажмет на курок. Нужен мониторинг, нужно расставить посты военной полиции — и российской, и турецкой, и иранской. Должна быть полная поддержка с сирийской стороны — и правительства, и оппозиции. Там остались террористы, сводят счеты между собой вооруженная оппозиция и правительственные войска. Очень много разных группировок, бандитов. Остались участки под контролем террористических группировок «Исламское государство» и «Джебхат ан-Нусра» (запрещены в РФ.— “Ъ”). Россия постепенно подталкивает турок к тому, что с «Нусрой» надо кончать. Но как это сделать, чтобы не было больших потерь среди гражданского населения? И, кроме того, вокруг этих зон присутствуют силы, у которых есть желание манипулировать ситуацией, обойти режим деэскалации.
— О каких силах речь?
— Это силы, которые зарабатывают на войне деньги. Они есть с разных сторон. Сдерживать их трудно. Одно дело договориться о создании зоны, другое — эту договоренность реализовать.
— Вы говорили о важности партнерства России и Турции по Сирии. А Иран? Именно связанные с ним шиитские группировки зачастую обвиняют в подрыве ситуации вокруг зон деэскалации...
— У Ирана в Сирии и в регионе свои геополитические интересы, которые не всегда совпадают с российскими. Это непростой партнер, но Россия находится с ним в одном окопе войны против терроризма. Ситуация осложняется напряженными отношениями Ирана с арабскими монархиями — Саудовской Аравией, ОАЭ, а также болезненной реакцией Израиля на присутствие Ирана в Сирии и исключительно даже не произраильской, а пропоселенческой линией нынешней американской администрации. Все это создает риски для тех, кто сотрудничает с Тегераном. Но Россия придерживается линии, что иранские советники были приглашены в Сирию правительством, что присутствие Ирана в этой стране легитимно.
— И иранские военные базы?
— По иранским военным базам у меня лично стопроцентной информации нет. Логично, что если в стране есть иностранные военные, то у них должны быть опорные пункты. Вопрос — насколько это масштабные базы.
— Израиль хочет, чтобы Россия надавила на Иран, и он убрал свои базы из Сирии. Это возможно?
— Россия не может требовать. Но это теоретически может стать частью международных договоренностей, если американцы готовы сотрудничать по Сирии и с Москвой, и со всеми. С тем же Ираном. Но если вы идете в регион, чтобы бороться с иранским присутствием, то реакция Тегерана будет соответствующей.
— Выходя за пределы Сирии. Как меняется роль Москвы в урегулировании конфликтов в Йемене и Ливии?
— Меняется незначительно. В Ливии были всплески дипломатической активности со стороны России. Она поддерживает отношения с разными силами, но я бы не стал говорить об очень активном участии нашей страны в урегулировании конфликта. Что касается вовлеченности Москвы в йеменские дела, то ее можно назвать рутинной дипломатической деятельностью. Этот конфликт затрагивает в основном региональные державы. Ситуация очень деликатная — Саудовская Аравия с союзниками по коалиции проводит там военную операцию.
— А у России сейчас хорошие отношения с Саудовской Аравией…
— У нее хорошие отношения со всеми. Этому и посвящена наша конференция. Но это не значит, что России нравится все, что делают региональные игроки.