«Внутреннее положение Государства в отношении богатства есть довольно страдательное»

Издавна бытует мнение, что быстрая победоносная война помогает властителю решить массу проблем во внутренней и внешней политике. И в 1828 году император Николай I решил укрепить свой престиж за границей и свою власть в России, объявив войну ослабевшей Османской Империи. Но у общего правила всегда есть частные случаи, причем далеко не самые приятные.

«К несчастью, они-то и правят»

Ситуацию, сложившуюся в Российской Империи в начале царствования Николая I, трудно было назвать благоприятной. Неразбериха с престолонаследием, возникшая в 1825 году после кончины Александра I, и восстание декабристов оказались отнюдь не самыми большими проблемами молодого императора. Новый монарх, как он впоследствии не раз признавал, пытался управлять страной, как армейской дивизией. Однако подданные не спешили беспрекословно исполнять его команды.

Купечество и землевладельцы были недовольны проводившейся налоговой политикой, а о подрастающем поколении дворянства шеф жандармов и глава Третьего отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии генерал-адъютант А. Х. Бенкендорф в «Кратком обзоре общественного мнения за 1827 год» писал:

«Молодежь, т. е. дворянчики от 17 до 25 лет, составляет в массе самую гангренозную часть империи. Среди этих сумасбродов мы видим зародыши якобинства, революционный и реформа­торский дух, выливающиеся в разные формы и чаще всего прикры­вающиеся маской русского патриотизма. Тенденции, незаметно внедряемые в них старшими, иногда даже их собственными отцами, превращают этих молодых людей в настоящих карбонариев. Все это несчастие происходит от дурного воспитания. Экзальтированная молодежь, не имеющая никакого представления ни о положении России, ни об общем ее состоянии, мечтает о возможности русской конституции, уничтожении рангов, достигнуть коих у них не хватает терпения, и о свободе, которой они совершенно не понимают, но которую полагают в отсутствие подчинения».

Не поддерживали нового императора, начавшего борьбу с мздоимством, и те, кто в действительности веками управлял Россией:

«Чиновники,— говорилось в том же обзоре.— Под этим именем следует разуметь всех, кто существует своей службой. Это сословие, пожалуй, является наиболее развращенным морально. Среди них редко встречаются порядочные люди.

Хищения, подлоги, превратное толкование законов — вот их ремесло. К несчастью, они-то и правят, и не только отдельные, наи­более крупные из них, но, в сущности, все, так как им всем известны все тонкости бюрократической системы. Они боятся введения правосудия, точных законов и искоренения хищений; они ненавидят тех, кто преследует взяточничество, и бегут их, как сова солнца. Они систематически порицают все мероприятия правительства и образуют собою кадры недовольных; но, не смея обнаружить причины своего недовольства, они выдают себя также за патриотов».

Чуть лучше обстояло дело в армии, хотя офицеры в будущей войне предпочли бы видеть главнокомандующим опытного полководца — А. П. Ермолова или Н. Н. Раевского, а не императора.

Значительные массы войск, находящиеся в мирное время в бездействии, подпадают под влияние идей своих соотечественников

Так что успехи, достигнутые во время русско-персидской войны 1826–1828 годов, и вызванное ими воодушевление в разных слоях общества приводили Николая I к закономерному выводу. Новая победоносная война могла укрепить его авторитет и внутри страны, и за границей. К выбору военного пути решения всех проблем подталкивало императора и его ближайшее окружение. Шеф жандармов, к примеру, писал, что «значительные массы войск, находящиеся в мирное время в бездействии, подпадают под влияние идей своих соотечественников» и что «персидская кампания и ожидаемая с нетерпением война с турками, изменяя направление мыслей, очень содействуют и общему улучшению настроения в войсках».

«Турция, может быть, и не погибнет»

Русско-турецкие отношения к тому времени уже не первый год пребывали не в лучшем состоянии из-за помощи, которую Россия оказывала грекам, пытавшимся выйти из-под власти Османской Империи. А начавшиеся в ответ притеснения российских подданных в Турции и запрет на проход русских судов через Босфор и Дарданеллы оказались прекрасным поводом для начала боевых действий. Причем еще до официального объявления войны все складывалось как нельзя лучше.

Гордость за страну, которая скоро повергнет в прах давнего недруга, судя по мемуарам и дневникам, охватила все сословия. К примеру, секретарь попечителя Санкт-Петербургского учебного округа и будущий академик А. В. Никитенко 8 апреля 1828 года записал в дневнике:

«Каждый почти день из Петербурга отправляется часть гвардии в Турцию. Государь со всеми генералами и дипломатическим корпусом провожает солдат до заставы.

Итак, роковой час ударил для Турции. Спросите в Петербурге всех, начиная от поденщика до первого государственного человека, что думают они о предстоящей войне? — “А то,— ответят они вам,— что Турция погибла!” Столь уверены ныне русские в своем могуществе.

Турция, может быть, и не погибнет, судя по политике Англии и т. д. Но то неоспоримо, кажется, что в войне с Россией она не найдет для себя ничего, кроме поражений и стыда. Доверие к твердости государя очень сильно в народе.

Говорят, император объявил Европе, что в предстоящей войне не будет искать завоеваний, но что накажет Турцию за оскорбление, которое та нанесла ему и России... Англия заметно беспокоится. Рассказывают, что она присылала нашему двору запрос: какое употребление сделает Россия из побед своих в Турции? На это ей ничего не отвечали. И что отвечать? Она не верит тому, чтобы Николай действовал бескорыстно; она не понимает, что ему нужна слава, а не владенья,— а в наш век еще только один род славы удивляет — это слава великодушия».

Воодушевление продолжалось и после официального объявления войны, состоявшегося 14 апреля 1828 года. Однако просвещенная часть общества начала осознавать, что на самом деле император собирается отвоевать для России место в ряду великих держав, что было куда сложнее, чем разбить турецкую армию.

«Государь уехал в армию,— писал Никитенко 26 апреля 1828 года.— Если война начнется, то это для того, чтобы усилить могущество России и озарить славою царствование Николая. Но какой порядок вещей будет плодом сего? Будет борьба, борьба кровавая, за первое место в ряду царств вселенной — борьба между новым Римом и новым Карфагеном, т. е. между Россией и Англией. На чью сторону склонятся весы судьбы? Англия могущественна, Россия могущественна и юна».

Однако довольно скоро гордость за императора и страну стала меркнуть на фоне текущих бытовых проблем. А преувеличенно бодрые сообщения из армии вызывали радость, быстро сменяющуюся раздражением. 3 июня 1828 года А. В. Никитенко записал:

«Сегодня моя квартирная хозяйка объявила мне о победе, одержанной нами над турками. Первую весть о сем она услышала из уст сидельца в мелочной лавке, который с восторгом ей о том объявил. С восторгом же подтвердили ей это и на рынке, где все торговцы восклицали: “слава Богу!”»

Но уже на следующий день в его дневнике появилась новая запись:

«Новости, рассказываемые на рынке, столь же достоверны, как и те, о которых толкуют в гостиных. Наши войска не победу одержали, а только перешли через Дунай».

Патриотический восторг совсем угас после сообщений о тяжелых боях на балканском театре военных действий, и разжечь его вновь не могли даже сообщения об успехах русской армии на Кавказе.

«Никаких порывов к новизнам»

Об ухудшении настроения в обществе, пусть и в очень мягкой форме, говорилось во всеподданнейшем отчете, представленном 16 октября 1828 года вернувшемуся в Санкт-Петербург Николаю I членами Временной верховной комиссии, управлявшей государственными делами во время пребывания императора в армии. В документе, подписанном членами комитета в полном составе — председателем Государственного совета и Комитета министров графом В. П. Кочубеем, главнокомандующим в Санкт-Петербурге графом П. А. Толстым и главноначальствующим над почтовым департаментом графом А. Н. Голицыным, говорилось:

«Вашему Императорскому Величеству, конечно, приятно будет, что во все время отсутствия Вашего не имели мы никогда надобности прибегать ни к каким строгим или решительным мерам, на кои, по уполномочию Вашему, мы имели право.

Сему не обязаны мы каким-либо распоряжениям нашим, какому-либо направлению, от высшего правительства данному. Расположение умов внутри Империи есть вообще совершенно удовлетворительно. Спокойствие везде было сохранено, и не видно было нигде и ни в каком сословии никаких порывов к новизнам».

Кроме шалостей, либо молодости, либо разврату свойственных и во всех больших городах неизбежных, ничего здесь не происходило

Спокойствие, как констатировалось в отчете, царило и в столице:

«Если столь удовлетворительные сведения можно решительно представить Вашему Императорскому Величеству о расположении умов внутри Государства, то не можно ничего сказать и в предосуждение здешней столицы. Главнокомандующий оною, по начальству своему и по подчиненности ему III отделения Собственной Вашего Императорского Величества канцелярии, утвердительно всегда удостоверял, что не доходило до него ничего, чтобы хотя малейшее сомнение о расположении умов или о каких-либо замыслах порождало. По сведениям графа Толстого, кроме шалостей, либо молодости, либо разврату свойственных и во всех больших городах неизбежных, ничего здесь не происходило».

Однако члены Временной верховной комиссии упомянули и о том, что недовольство ходом войны все-таки существовало:

«Порождалась живейшая радость, когда доходили известия об успехах оружия нашего, и скорбь, столь же сильная, когда в последнее время разносились слухи о неудачах наших. Не должно, однако ж, скрыть от Вашего Императорского Величества, что и в сем последнем случае, когда много происходило толков: о недостатке способов, против неприятеля употребленных; о разных распоряжениях военных; о планах операций и проч., ничего лично Вашему Императорскому Величеству не было приписуемо».

В «Кратком обзоре общественного мнения в 1828 году», представленном императору позднее шефом жандармов, ситуация описывалась намного откровеннее:

«Война возгорелась, но к большому удивлению всех народная масса не проявила ожидавшегося энтузиазма».

Еще неприятнее было приведенное в обзоре описание последствий недовольства неуспехами армии и руководившим ее операциями на Балканах генерал-адъютантом графом И. И. Дибичем:

«Дошли слухи о некоторых неудачах, и вот все настроенные неодобрительно пришли в движение. Общее недовольство выбрало своей жертвой графа Дибича; все стали бросать в него камнями. Двор, знать, генералы, офицеры и гражданские чиновники, вплоть до мелких торговцев, все обвиняют графа Дибича в неумении вести дело… Высшее общество задает тон, другие повторяют. Фрондирующие и группа так называемых патриотов не преминули воспользоваться этим настроением для того, чтобы обесценить все без разбора».

Однако и члены Временной верховной комиссии, и граф Бенкендорф не расходились в том, что общественное недовольство вызвано экономическими проблемами.

«Происходят величайшие злоупотребления»

Закрытие Турцией черноморских проливов сделало невозможным вывоз морем в европейские страны главного экспортного продукта юга России — зерна. Цены на него резко снизились, что вызвало, по сути, настоящий экономический кризис.

Во всеподданнейшем докладе комиссии указывалось:

«Внутреннее положение Государства в отношении богатства есть довольно страдательное. Государство не имело еще времени поправиться после отечественной войны, потому ли, что не были приняты меры исправления, или что меры сии были недостаточны. Произведения наши изобилуют почти везде, но нет оным сбыту, и цены на все удерживаются самые низкие; обороты денежные почти ничтожны, и министр финансов в комиссии неоднократно отзывался, что он ожидает, и сие вероятно, больших в сборе податей недоимок.

В сем положении, если война продолжится и будет вторая кампания, не можно будет прибегать ни к каким новым прямым налогам: они разорили бы и остальной класс зажиточных в простом народе людей, ныне за неимущих подати уплачивающих. Должно будет обращаться к другим средствам, к займам, к каким-либо косвенным налогам или способам, как то: к таможенным сборам, к оборотам по Банкам (кроме выпуска новых ассигнаций) и проч., и в особенности к возможному уменьшению расходов везде, где только можно, и к введению в расходах самого строгого порядка и отчетности во всех частях, разумея тут и издержки на войну».

Кроме того, члены Временной верховной комиссии высказались против введенных в южных губерниях реквизиций зерна и всего прочего необходимого для армии:

«Учреждение реквизиций внутри Государства произвело вообще невыгодное впечатление. В прошлые наши с Турками войны, если и были иногда чинимы требования разных вещей, то всегда платили за них деньги. Реквизиции чинимы были только в отечественную войну. Впрочем, как бы ни были они учреждаемы, реквизиции не могут быть уравнительны для тех жителей, на коих они упадают, и несравненно полезнее было бы покупать предметы, для войск нужные, или и, требуя оные от земли, платить деньги, ибо сим способом обращение оных могло бы увеличиться; недоимки могли бы успешнее поступать, и тягость пала бы не на несколько губерний, но на Государство, обязанное совокупно нести все бремя войны».

Военное министерство сэкономило, говорят, полтора миллиона рублей, а министерство финансов потеряло более трех миллионов

А «Краткий обзор общественного мнения в 1828 году» Третьего отделения описывал картину кризиса намного ярче:

«Общее обеднение в земледельческих губерниях становится, как уверяют, все чувствительнее и чувствительнее. Почти три четверти помещичьих земель заложены в ломбардах, банках или частных руках; помещики не могут больше выплачивать процентов, а крестьянам не из чего вносить казенных налогов. В богатых хлебом губерниях громко жалуются на военное министерство. Единственным имевшимся там сбытом зерновых хлебов была продажа их казне. Когда-то хлеб покупался по установленным ценам (по справочным ценам), хоть и очень дешево, но это было законно оформлено. Теперь военный министр, зная, что землевладельцы крайне нуждаются в деньгах, опубликовал, что будет допускать покупку хлеба только со значительной сбавкой с установленных цен. Страдающие от безденежья помещики вынуждены продавать по какой бы то ни было цене.

Таким образом, покупая хлеб дешевле его стоимости, военное министерство сэкономило, говорят, полтора миллиона рублей, а министерство финансов потеряло более трех миллионов вследствие задержки поступления податей. Южные губернии страдают, как говорят, от реквизиций, при производстве которых происходят величайшие злоупотребления. Погонщики, доставляющие в армию быков,— в отчаянии; они говорят, что о скоте никто не заботится и что он должен погибнуть. Застой торговли в Одессе якобы лишает соседние губернии всяких доходов и делает их неспособными к уплате налогов».

В дополнение ко всему практически вся страна жаловалась на Министерство финансов, чья деятельность, как считали и вельможи, и жандармы, и простые обыватели, только ухудшает и без того нелегкую ситуацию.

Однако дополнительные ресурсы были собраны, военная кампания 1829 года оказалась успешной и завершилась заключением Андрианопольского мира. Россия приобрела новые территории на Кавказе и добилась многих уступок от Османской Империи. Даже зарубежные недруги русского императора признавали, что он мог требовать и получить от турок гораздо больше. Но ему пришлось считаться как с позицией посредничавшей при достижении соглашения с турками Пруссии, так и с недовольством опасавшейся усиления России Австрии. Кроме того, пришлось отказаться от притязаний на Батум и Карс, поскольку Великобритания была против этих новых приобретений России.

Не принимать во внимание претензии основных участников европейских политических игр было затруднительно. Ведь эта победа нанесла слишком большой урон российской экономике. Так что император убедился в том, что его сильная армия может держать в напряжении ближних и дальних соседей. Но чтобы чувствовать себя уверенно в ряду великих держав, страна должна иметь сильную экономику.

Евгений Жирнов