выставка живопись
В ГМИИ имени Пушкина открылись очередные "Декабрьские вечера". Тема 22-го фестиваля — "Образы Италии. Музыка и живопись". В художественной части (две выставки — из собрания ГМИИ и итальянского банка "Интеза") за всю Италию отвечает Венеция XVIII века. Рассказывает СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
После нескольких "юбилейных" программ с соответствующими выставками вроде прошлогодней, приуроченной к 130-летию Марселя Пруста, "Декабрьские вечера" обратились к жанру "просто так". А почему бы не показать образы Италии? Тема благодарная и для концерта, и для выставки. Тем более что именно в этом году музей выпускает научный каталог своего собрания итальянской живописи. А венецианская живопись XVIII века, которую начали активно завозить в Россию еще екатерининские вельможи, естественно, в этом собрании занимает не последнее место. Впрочем, на выставке оказались не только приобретения старинных коллекционеров типа князя Николая Юсупова; часть картин пришла на выставку из Эрмитажа, что-то и от московских "отцов-основателей" музея, в том числе от Дмитрия Щукина. А кое-что, как с гордостью признается музей, приобретено совсем недавно. Как всегда, многое извлекли из запасников.
Конечно, Венеция — это отнюдь не вся Италия, но представительствовать за весь итальянский XVIII век у нее получается. По соседству, за Альпами, зреет революционная ситуация, а тут — маленькие государства, живущие своей все мельчающей политической жизнью и одновременно завоевывающие остальную Европу не передовыми идеями, а модной музыкой, живописью и архитектурой. И в этом завоевании упадочная (политически, экономически и социально) Венеция, безусловно, преуспела пуще других.
Венецианская живопись того времени необыкновенно четко распадается на самостоятельные ипостаси. Есть блистательные позднебарочные феерии на религиозные, мифологические и исторические сюжеты — например, тот же Тьеполо или несколько менее известные у нас Франческо Дзуньо, Гаспаре Дициани, Джамбаттиста Питтони. В "местной" выставке это направление представлено весьма основательно, задавая ее праздничный колорит. Другие хрестоматийно-венецианские "хиты" — это, конечно, ведуты Антонио Каналетто и Франческо Гварди. Забавно смотреть, как органически сливается у них Венеция реальная и выдуманная: что-то ведь писали "фотографически", с помощью камеры-обскуры, а что-то — вовсе из головы, благо пищи для фантазии Венеция предоставляет в избытке.
Вторая выставка, очень ловко подоспевшая в дополнение, привезена из Италии — 27 картин из коллекции банка "Интеза", который обычно экспонирует ее в Виченце, в барочном дворце Леони Монтанари. Выставка, озаглавленная "Поэзия реальности", отвечает за другую Венецию — камерную, частно-бытовую. Тут солирует, конечно же, Пьетро Лонги, главный певец "веницейской жизни праздной и бесплодной", вместе с его учениками и подражателями. Этого художника у нас хоть и знают, но в основном понаслышке, поскольку в отечественных собраниях его работ нет — если не считать одну картину из того же ГМИИ с довольно сомнительным авторством. Трудно сказать почему. Наверное, в XIX веке, когда складывались русские коллекции, просвещенная публика не приходила в восторг от скромных сюжетов Лонги. Тут действительно никаких тебе Клеопатр и Дидон, никаких чарующе-облезлых венецианских двориков: вместо всего этого — люди со своими повседневными делишками и развлечениями (последнего больше, всем ведь известно, как в Венеции умели развлекаться). И только по характерным нарядам (маскарадные плащи и бауты) и по особому разлитому в воздухе ощущению истомы и эфемерности безошибочно понимаешь, что перед тобой Венеция. Та самая, где Казанова и Гольдони. Рассеянно улыбающиеся напудренные венецианки и их кавалеры пьют кофе, флиртуют, играют в карты, музицируют, смотрят на привозных слона и носорога. Лонги писал немножко наивно, не утруждая себя дотошной реалистичностью, и оттого еще яснее и безоблачнее атмосфера его сценок, в которых столько же драматизма и психологичности, сколько в кукольных спектаклях.
Такое вот получилось сочетание: пышная декоративная "многофигурщина", романтические виды дряхлеющего города — и его повседневный быт. Московская публика это сочетание наверняка оценит. "Декабрьские вечера", которые всегда были попыткой массированного бегства от не слишком приятной современности в утонченные миры искусства и музыки, не могли отыскать более удачный визуальный ряд для этого, чем вечный праздник венецианского искусства. Тема "Венеция XVIII столетия" как-то рифмуется с прошлогодними "Декабрьскими вечерами" под знаком Пруста: эти слова — что твое печенье "Мадлен", только произнеси — и посыплются дорогие русскому сердцу ассоциации: ну как же, знаем, бауты, гондолы, карнавал, Казанова, Гольдони и так далее. И само словосочетание "Образы Италии": кто ж не разгадает намека на одноименный труд Павла Муратова? Так что получается, что в этом декабре музей решил посмотреть на Италию осьмнадцатого столетия не только через призму искусства, а еще и через дымчатое стекло русского искусствоведения Серебряного века.