Я не хотел бы останавливаться на общеизвестных фактах участия российских телеканалов в выборах 1996 года. Их участие было решающим. Но и пафос был нешуточным. Я также не думаю, что нужны дополнительные пояснения по поводу роли телевидения в 1999 году. Результат телевещания тогда стал сюрпризом даже для меня.
Таковы правила игры. Кто их диктует? Несомненно, не кремлевские сатрапы. Они идут настолько далеко, насколько это позволяет общество. И телеканалы идут в проникновение во власть настолько, насколько позволяет общество. Правило это верно и для Америки.Изнурительные суды во Флориде, когда выбирали Буша, вызывали смех в России. Я не знаю, были ли подкуплены судьи и избиркомовцы в Америке, но думаю, что нет. Я также не знаю, были ли подкуплены избиркомовцы и судьи в Красноярске этой осенью. Но думаю, что да. Независимо от этого параметра закон выиграл у них, а у нас выиграл приказ. И наше общество смеялось бы над кремлевским царем, если бы он позволил судам и избиркомам над собой издеваться.
Культ силы тут и культ общественного компромисса, генерированного обществом самоограничения законом,— там. Культ служения государству тут и культ служения обществу — там. Это не плохо и не хорошо. Это так.
Настораживает тенденция нашего с Америкой сближения. Робкого и незаметного еще, но уже сближения. Вызванного новой военизированностью сознания американского общества после 11 сентября 2001 года. Вызов страшный: террорист может, воспользовавшись совершенно безобидными при других обстоятельствах вещами — самолетом и небоскребом,— нанести гигантской силы удар. А ведь террористы еще не взялись за отравление источников водоснабжения и так далее. А ведь захотят взяться — мы же эти слабые места видим! Они же тоже не дураки! Ответ российского общества на такой или подобный вызов всегда ясен — сплотиться вокруг государства. Помогать по мере сил госмашине. "Если Родина в опасности, значит всем идти на фронт?" — пел Высоцкий.
А вот как быть американскому обществу? Влюбленному в себя до бесконечности. В себя, но не в госмашину. Трагедия 11 сентября мобилизовала общество. Общество делегировало право и даже потребовало от госмашины немедленных и радикальных мер. Угроза повсюду. Белый порошок, снайпер, самолеты, бен Ладен строгим голосом то и дело... Позволительно ли требовать от американцев в такой момент частично забыть о свободах, о невмешательстве? Ведь именно такова позиция людей с "Фокс".
Нет ничего более логичного. А представьте себе, что лично вы входите в самолет, на борт которого садятся пятеро террористов самого отъявленного и обрезанного сорта. И один из пассажиров предлагает властям на время полета приковать наручниками к креслам всех пассажиров — всех до единого. Не вставать. В туалеты не пускать. Так будет с вами. И с ними, с теми, с бородатыми, которые громко говорят на непонятном языке. Вы согласитесь? Конечно, да. Это хороший, едва ли слишком гротескный пример самоограничения. А если за вами установят круглосуточное наблюдение, но и за потенциальным террористом тоже? С детского сада. Вы согласитесь? Вам придется согласиться. Террористы ведь не остановятся на достигнутом. Они вас убедят. Подождите.
Вот главный вызов современной жизни, как я его вижу. Терроризм будет когда-нибудь побежден. Государства обычно побеждают. Вопрос, кем и какими мы выйдем из этой победы. Мы и американцы. Даже еще важнее — какими после победы будут американцы. Потому что у нас выбора нет особенного, мобилизационное сознание наше выход видит один: надо брать Шипку — будем брать. А вот у американцев есть повод и способ стать немножко нами. И есть способ нами не становиться.
Я за них болею и желаю им пока неочевидного успеха. Впрочем, возможно, я драматизирую. Они выпутаются как-нибудь, задвинув снова государство на положенное ему место. Всякий раз, когда у нас и у них схожие проблемы, следует помнить одну не мной придуманную максиму: все, что у них — образ жизни, у нас — образ смерти. И наоборот.