премьера театр
В популярном берлинском театре "Фольксбюне" состоялась премьера спектакля "Мастер и Маргарита", созданного в копродукции с Венским фестивалем. На премьере побывал обозреватель Ъ РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
Режиссер Франк Касторф, вот уже больше десяти лет стабильно возмущающий своими экспериментами спокойствие берлинской театральной жизни, обратился к культовому роману Булгакова сразу после трилогии по Достоевскому. Недавно он поставил "Бесов", "Униженных и оскорбленных" и "Идиота". Касторф — убежденный радикал и выдающийся провокатор. Театр "Фольксбюне", стоящий в самом центре бывшего Восточного Берлина, превращен им не только в самый агрессивный и успешный театр Германии, но и в один из главных центров интеллектуальной жизни города. На афише — сплошь чинные классические названия, на подмостках — замешенные на современных ритмах и актерском темпераменте взрывоопасные театральные смеси из злых пародий, гэгов, штампов поп-культуры, мифов массового сознания, точных, но парадоксальных монтажных стыков. Господин Касторф ставит своего рода броские философские ревю, пренебрегая всякими "историческими правдами" и ловко рассекая волны в богатой на подручный материал мешанине современной культуры.
"Не реализм, а реальность",— провозгласил режиссер очередной лозунг во время работы над "Мастером и Маргаритой". Реальность булгаковской Москвы в "Фольксбюне" — это затерявшееся в джунглях современного мегаполиса кафе-павильон под названием "I want to believe", дешевое, но с претензией на шик, зеркальными стенами, барной стойкой и пластмассовыми стульчиками. Это несколько выполненных в рост ребенка макетов небоскребов у полукруглого серебристого занавеса-"дождя", обрамляющего сцену; их будет громить летящая Маргарита, и один из них в финале полыхнет настоящим огнем. И, наконец, это громадный видеоэкран, установленный на крыше кафе. Он тоскливо мигает указателем "Sex-Kino", на нем в кинонарезке появляется на Красной площади перед народом товарищ Сталин из неопознанного советского фильма, по нему грохочет через серую промзону трамвай-убийца и крадется жирный черный котище из мультфильма. Но не только это, именно на нем вообще разворачивается чуть ли не половина всего действия "Мастера".
Режиссер Касторф в последнее время не на шутку увлекся видео. Речь не идет о банальной "прививке" видеоарта к театру. Происходящее на экране — не видеозапись, а прямая трансляция того, что происходит во внутренних помещениях павильона. Это способ, с одной стороны, максимально укрупнить творящееся, с другой — придать всему нереальный, гипертрофированный характер, а с третьей — преодолеть театральную условность, отменить тот самый сакральный момент, когда открывается дверь на сцену и невидимое становится видимым. У Касторфа ничего невидимого нет. Вот Иванушка и Мастер мечутся в психушке, жмутся друг к другу под одним одеялом, медсестра-мулатка намазывает их лечебной грязью, и тут они ускользают от глазка видео и выбегают на сцену, трутся грязными телами о прозрачную стенку кабачка, потом убегают назад, в зазеркалье, чтобы уже на экране залезть в душ. Любой булгаковский эпизод может быть доведен видеомонтажом до глобального абсурда. Степа Лиходеев (Бернхард Шютц) оказывается не в Ялте, а в Африке и вынужден уворачиваться от чернокожих с копьями. Похожая на поп-диву и одержимая жаждой мести Маргарита (Катрин Ангерер) по дороге на воландовский бал успевает пронестись едва ли не над всем миром и набедокурить почище бен Ладена. А свежеотрезанная голова Берлиоза прямо из-под колес трамвая укатывается во дворец к Пилату, чтобы открыть глаза уже первосвященником Каифой и произнести оправдательный вердикт Вар-Равану.
Больше всего от вторжения видео выиграли библейские сцены. Извечный вопрос режиссеров, как соединить на сцене сатирический фон с историей Га-Ноцри и прокуратора Иудеи, в "Фольксбюне" отпал сам собой. Они встречаются на экране на фоне рисованной декорации пустыни — немолодой седоватый проповедник (Курт Науманн) и юркий истеричный Пилат. Как и большинство коллег, Мартин Вуттке, первый актер сегодняшней немецкой сцены, играет две роли — Пилата и Мастера, накрепко связывая своей мощной индивидуальностью две сюжетные линии. Живьем господин Вуттке на сцене почти не появляется, но именно он держит весь спектакль. В берлинском "Мастере", к сожалению, блекнут многие московские сцены, сеанс черной магии в варьете оказывается не слишком выразительным, а Воланд (Хенри Хюбхен) похож на фрика или клоуна: он комично скачет на стопке пластмассовых стульев, в нехорошей квартире не может справиться со сломанной раскладушкой, а на балу расхаживает в цветастом халате до пят.
Пусть Мастер истерически повторяет: "Дьявол, дьявол, дьявол", но нечистая сила в гигантском (почти пять часов) спектакле-клипе Касторфа прячется вовсе не там, где ее привыкли видеть. Окольцевав рельсами для видеокамеры игровую площадку, режиссер превратил булгаковский мир в огромную съемочную площадку. Это типичная тотальная (или все-таки тоталитарная) фабрика грез, где нет ни чистых, ни нечистых, ни друзей, ни врагов, где все мишура и подделка и неизбежный конец медиаиллюзий как раз и есть главная проделка черта. Но Франк Касторф, к счастью, не моралист, он не заставляет зрителей ужасаться этому факту. Скорее, дает им возможность взбодриться и получить свое удовольствие.