Происшествие в Перми, где двое вооруженных подростков 15 января устроили драку, в результате чего пострадали 15 человек, включая учеников четвертых классов, по просьбе “Ъ” проанализировал завлабораторией Института изучения семьи, детства и воспитания Российской академии образования, доктор психологических наук, подростковый психолог Илья Слободчиков. По его мнению, ЧП выявило отсутствие у педагогов и охраны четких инструкций, как действовать в чрезвычайных ситуациях, и говорит о необходимости создания в стране службы комплексного психолого-педагогического сопровождения.
Фото: Максим Кимерлинг, Коммерсантъ / купить фото
— Насколько такой уровень агрессии свойственен подросткам?
— Сначала необходимо понять, что именно произошло. Если это конфликт и, как следствие, драка между подростками, в которую по случайности были втянуты малыши,— это одна ситуация, а если они оба или один из них пришел выяснять былые отношения с педагогом — это совершенно иная ситуация. Если это конфликт между подростками, то ситуация более-менее стандартна. Что значит «стандартна»: два подростка выясняют между собой отношения. Но в данном случае нетипично даже не то, что все (драка с применением холодного оружия.— “Ъ”) произошло в стенах школы, а то, что в выяснение отношений были втянуты малыши. К сожалению, то, что сегодня подростки, особенно уличные подростки, периодически выясняют свои отношения с применением всего, чего ни попадя, это не редкость. Если же это конфликт с учителем, то ситуация меняется радикально, тогда мы имеем умысел и намерение и заведомый мотив.
— За последнее время это уже второй случай: в сентябре подросток из подмосковной Ивантеевки устроил стрельбу в школе.
— Да, в последнее время подобные вещи участились, но отнюдь не потому, что как-то безумно вырос уровень агрессии подростков по сравнению с предыдущими годами. Он остался примерно таким же. К сожалению, у подростков агрессивных проявлений всегда хватало. Не нужно забывать, что один из мальчиков, насколько я понимаю, стоял на учете в психоневрологическом диспансере. Если это действительно так, то мы не знаем, в каком состоянии он находился. И в каком эмоциональном состоянии был в момент инцидента. А если имеет место состояние аффекта, то подростки, выясняя отношения, не видят абсолютно ничего вокруг и слепо крушат все, это почти классика, к сожалению. В состоянии аффекта люди вообще слабо понимают, что вокруг происходит.
— Можно ли говорить здесь о недоработках школьных психологов?
— Именно здесь нельзя, так как «пришлый» подросток, во-первых, не является учеником этой школы. Да хоть бы и являлся, ни один школьный психолог не сможет предвидеть подобную ситуацию. Она в данном случае является кризисной, практически экстремальной. И если пришедший подросток был неадекватен, перевозбужден, например, или были еще какие-то его состояния, то это недоработка охраны, так как ее сотрудники не смогли распознать неадекватность.
— Какова процедура наблюдения за несовершеннолетними, стоящими на учете в диспансере?
— Это зависит прежде всего от диагноза и прогноза заболевания. Как правило, происходит следующая история: ребенок пролечивается, ему назначается определенная система прохождения переосвидетельствования, но следить за этим обязывают, как правило, родителей, которые в зависимости от того, какие они родители, могут это делать или нет. Сам подросток, к большому сожалению, факт наличия диагноза не всегда воспринимает адекватно, особенно если мы, например, говорим о подростке с не очень высоким культурным уровнем, и здесь может быть элемент бравады: «Я псих, и никто мне ничего не сделает». Это одна история. Либо это может быть какой-то иной вариант поведения. Например, его личная ситуация повысила его внутреннюю агрессию.
— Получается, что учителя не знали, как действовать в кризисной ситуации?
— Совершенно точно. Первой на подобную вещь должна реагировать школьная охрана, и первое, что должны делать педагоги,— это вызывать школьную охрану, а не бросаться разнимать драку, как сообщили в СМИ. Безусловно, учительница защищала детей. Она права на 200%, но когда речь идет о защите жизни детей, реакция должна быть не спонтанной, а «вбитой» в подкорку: нужна инструкция, как педагоги должны реагировать в таких ситуации. Этому, в частности, учат сотрудники МЧС. И психологи должны пройти такое обучение. Потому что мы сегодня живем в такое время, когда у нас сама по себе обстановка очень нервозная. Мотовилихинский район Перми, к слову, где находится школа, насколько я понимаю,— это нормальный заводской район, следовательно, это и дети соответствующего контингента: уличные дети со всеми способами выяснения отношений, весьма неинтеллигентными.
— СМИ сообщают, что один из участников драки в соцсетях выложил видео с расстрелом, который в 1999 году устроили старшеклассники одной из американских школ. Это может о чем-то говорить?
— Это тема для отдельного изучения, я бы не привязывал ее сюда. Но когда мы имеем дело с подростками, мы очень часто имеем дело с демонстративными формами поведения, протестными формами поведения. Вывешивание подобной вещи в соцсетях — это может быть акт демонстративности. Неадекватный, я с вами соглашусь, ненормальный, нездоровый, неодобряемый, за этим стоят масса психологических проблем как самого мальчика, так и семьи, это 100%. Но этот факт может вообще никак не быть привязан к конкретному случаю.
— Кто должен следить за состоянием подростков и такими демонстративными актами?
— Прежде всего — родители. Это семейное дело, потому что при всем желании ни один самый гениальный психолог к каждому подростку в мозги не залезет. Так не бывает. В каждую семью не зайдешь. Какие-то тенденции предсказать можно, например, социальное окружение влияет, культурный уровень, ситуация благополучия или неблагополучия семьи — это тоже очень важный фактор, что очевидно совершенно. Если ребенок проводит в Сети три четверти свободного времени, понятно, что вероятность нахвататься там всякого значительно больше, чем у того подростка, который занят реальной деятельностью.
Как власти реагировали на ЧП в школах
— Возможна ли профилактика таких кризисных ситуаций, как в Перми или Ивантеевке?
— Реально — практически нет, потому что контроль соцсетей до такой степени невозможен совершенно точно. Единственное, что можно сделать по этому поводу,— постоянно вести работу с родителями и в СМИ, и в образовательных учреждениях и так далее. В советские времена подобным занимались профсоюзные организации на предприятиях, и по большому счету это была как раз их задача — вести профилактику семейной деструкции, не только распределять билеты и путевки. И директор предприятия знал, что у него масса родителей с детьми разного возраста, есть благополучные, есть неблагополучные, и он несет за них часть ответственности. К сожалению, сейчас у нас не выстроена такая система социальной, общественной профилактики.
И к вопросу о школьных психологах. Одна несчастная психологиня на 500 детей, что она может? Ничего она не может, какой бы замечательной она ни была. Ей дай бог с диагностикой бы справиться. Психологическую службу нужно возвращать в школу в полном объеме, нужно обучать психологов современным методам практической работы. У нас психологическая служба стала разрушаться в начале 2000-х годов и, грубо говоря, к 2010 году просто перестала существовать как система. И нужно снова создавать систему психолого-педагогического сопровождения. Психолог и с педагогами должен работать, и с родителями, и с детьми. Вот когда в школе, грубо говоря, на каждые 50 детей будет один специалист, хорошо, на 100 детей — это будет вполне адекватно. И в этом случае мы сможем говорить об ответственности психолога, о системности и так далее. Мы все прекрасно понимаем, что в смысле социальной ситуации мир никак лучше не становится, он становится только сложнее: и темп жизни другой, и скорость, и качество и так далее.
— Врачи, которые наблюдают за несовершеннолетними, состоящими на психоневрологическом учете, имеют возможность предотвращать подобные ситуации?
— Нет. Они ж не в курсе были, что этот мальчик пойдет в эту самую школу. Например, врач ставит диагноз ОРЗ, а потом этот человек идет на работу и заражает всех окружающих вместо того, чтобы сидеть дома. И это та же самая история. Когда ребенок находится на психиатрическом учете, или, например, на наркологическом учете, надо разбираться, что там было такое, кто и как наблюдал этого ребенка. Прежде всего ставятся в известность родители, следовательно, вопрос к ним. Ребенок был исключен из школы, тут тоже вопрос, где он сейчас находится, кто за него отвечает в плане нынешнего места учебы. Это уже вопрос не к этой школе, из которой его исключили, а к тому образовательному учреждению, в котором он должен был находиться. Почему он, собственно, не был под их контролем?
Не надо сейчас огульно искать виновных в этой ситуации, надо совершенно с холодной головой разобраться, что произошло, почему, сделать выводы из этой ситуации. Подчеркну: и охрана, и педагоги должны иметь инструкцию, как вести себя в кризисных ситуациях. И второе, что необходимо,— это восстановление полноценной службы психологического сопровождения. Ничего третьего здесь делать нельзя. Будет служба комплексного психолого-педагогического сопровождения — мы сможем говорить о взаимодействии с врачами, психотерапевтами, педагогами, специалистами МЧС и МВД, да с кем хотите.